Хан не мог терпеть подобного. Лишь сделав первый вдох, он поднялся на ноги. Он был готов на всё, лишь бы причинить наглецу как можно больше боли и унижения. Обида и злоба бурлили внутри Хана. Скифар же улыбался. Он знал, что будет дальше.

Хан набросился на своего противника, размахивая кулаками. На этот раз он попытался сделать простейшую серию прямых ударов. Однако Скифар просто сделал три шага назад, не позволив костяшкам достичь его лица. Ответ же был решительным и жестоким. Левый хук пришёлся в лицо подлеца. Кулак воина врезался в челюсть Хана, ломая кости, и буквально посылая врага в полёт. Сокрушительный удар выбил челюсть из сустава, сотряс мозг и заставил вылететь изо рта два зуба.

— Ну! Вставай, кусок дерьма! — крикнул Скифар.

Он смотрел на этого жалкого человека, валявшегося у его ног. Два удара понадобилось для того, чтобы заставить его истекать кровью и слезами. Но ярость парня не унималась. Он хотел искалечить Хана, но понимал, что так делать нельзя.

Скифар уже собирался развернуться, и уйти, как вдруг услышал знакомый голос.

— Хан?! Что случилось?! — воскликнула девушка.

Стоило парню на неё посмотреть, как глаза его тут же округлились. Это была Амина. Его подруга детства. Единственная и настоящая. Та самая, что поддерживала его каждый день, та самая с которой они вечерами смотрели на звёзды, та самая, что решилась пойти с ним на все те «взрослые» эксперименты, та самая, что благословила его на уход из племени. Но настоящий ужас обдал Скифара холодным потом, когда он увидел, что она сжимала в своих руках. Ребёнок… Эти черты лица угадывались даже в младенце. Его нос был немного сплющен, лоб был высокий, а челюсть — квадратная. Просто вылитый Хан.

Инфернальная ярость с каждым мгновением всё сильнее и сильнее разжигалась в теле Скифара. Чем больше он думал, тем больше понимал, тем больше злился. Амина ненавидела Хана. Она бы никогда не согласилась выйти замуж за малодушного подлеца. В этом Скифар был уверен на все сто процентов, он знал эту девушку чуть ли не с самого рождения. А значит — Хан воспользовался своим «правом мужчины» — возможностью взять любую женщину без её согласия. В голове начали мерцать ужасные картины. Плачущая Амина, то, как она сопротивляется, пытаясь оттолкнуть ногами урода с эрегированным членом, при этом понимая, что она ничего не может ему сделать. Представил то, с какой ненавистью она обслуживает этого человека, стирая его одежду и готовя еду. С какой брезгливостью она смотрит на это дитя, которое её заставил вынашивать Хан. Нет, никаких представлений было не нужно. Скифар всё это видел в глазах самой Амины. Один взгляд мог сказать больше тысячи слов. Девушка не бросалась помогать мужу, а лишь плакала, глядя в глаза человеку, которого любила всё это время.

Что-то сломалось внутри Скифара. Некий предохранитель со свистом и треском перегорел. Клетка была открыта, выпуская наружу инфернальное пламя, готовое пожрать всё на своём пути.

Крепкие руки Скифара ухватились за ногу Хана на уровне лодыжки и чуть выше колена. Резкое движение. Хруст. Связка порвана, сустав вывихнут, коленная чашечка выбита. Крик боли оглушил всех присутствующих. Но парень и не собирался останавливаться. Он навалился сверху на орущего Хана. Тот пытался сопротивляться, выставив вперёд руки. Однако вскоре раздался хруст пальцев, вывернутых в обратную сторону. При этом сам Скифар не прилагал вообще никакого усилия, его тело, что тренировалось три сотни дней, могло разорвать недруга на две части.

Наконец мощные руки парня добрались до лица Хана. В его глазах читался животный страх, а изо рта доносились крики боли, смешанные с мольбой. Но Скифар был глух, в его голове звучал лишь голос Амины, что говорил ему убивать, калечить, мучить, уродовать, резать, рвать и потрошить. Кисть левой руки прильнула к лицу Хана, а большой палец впился прямо в глаз несчастному врагу. Выдавленное глазное яблоко лопнуло под огромным давлением, разбрызгивая кровь и белую жидкость по всему лицу кричащего человека. Но и этого было не достаточно. Правая рука Скифара сжалась в кулак. Град ударов обрушился на окровавленную рожу Хана, раскалывая лицевую кость, дробя челюсть, ломая и выбивая его редкие зубы. Спустя пять «соприкосновений», лицо мерзавца превратилось в кровавое месиво. Лишь после этого инфернальная ярость немного стихла, уступив место здравомыслию

— Я мог бы тебя убить прямо сейчас. Оторвать твою голову голыми руками. Или разрубить тебя мечом на две части: от макушки до паха. Мог бы сломать твои конечности так, что их пришлось бы ампутировать. Интересно, что бы ты предпочёл: стать беспомощным овощем, или смерть? А, Хан? — прохрипел Скифар на ухо своему заклятому врагу. — Вообще, мне следовало бы вырвать твой лживый язык.

Хан находился в полусознательном состоянии, но мог слышать и понимать всё. Он пытался что-то вымолвить, но из его рта доносились лишь нечленораздельные звуки. Струйки крови стекали по губам на пыльную землю. Скифар же склонился нам ним, злорадно улыбаясь. Он делал это точно так же, как и ухмылялся сам Хан на той церемонии.

— Точно! Совсем забыл! — воскликнул Скифар.

Его руки разорвали рубаху на груди Хана. Оно было там — ожерелье из трёх когтистых фаланг теневиков. Атрибут «мужчины», символ того, что человек выполнил традицию, и прошёл через испытание. Одним движением парень сорвал его с шеи врага. Эта вещь принадлежала ему. Если все остальные восемь амулетов, что он носил на своей шее и пальцах, он забрал с трупов врагов, побеждённых в бою, то этот же символ был его по праву.

Ни одно слово не вырвалось из его груди, и ни одной эмоции не выказало его лицо. Скифар лишь бросил прощальный взгляд на Амину. Парень не мог понять, благодарна она ему, или же в сердце её пылает ненависть за то, что он сейчас сделал. Единственно, что было ясно, так это то, что она не пыталась ему помешать. Никто не помог Хану, которого уродовали и калечили на протяжении двух минут.

— Вот, каким ты стал… — послышался голос вдали.

Старейшина деревни медленно приближался к Скифару. Его спина была сгорблена, а голова окончательно поседела. Парень не думал, что человек мог так сильно измениться меньше, чем за год. Видимо, жизнь в поселении стала совсем тяжкой. Старик подошёл к нему на три шага. Его взгляд скользнул на Хана, а затем остановился на глазах Скифара.

— Вот так ты и вернулся, блудный сын. Возвратился домой для того, чтобы повидаться с семьёй, и свести старые счёты, — говорил он как будто сам с собой, комментируя всё произошедшее. — Искалечил человека. Заставил его жалеть, что он не умер. Сколько же в тебе гнева…