– Мы можем уйти,- сказал я. Вера кивнула.

– Ты-то можешь, а вот ее я не отпускаю.

– Влад, что ты несешь?

– Я не несу... я раз-го-ва-ри-ваю... я тебя, Верка, предупреждаю! Чего ты из себя тут корчишь? Рассказать, что было на даче?

– Влад!- выкрикнула Вера.

– А... Влад! Ну, рассказать, как мы в постельке барахтались?

– А ты подонок, Влад,- сказал я.

– Ну ты стебок,- сказала Маринка непонятно про кого.

– Подонок? Я подонок? А ну пошел вон из моей квартиры, урод. Валите все отсюда, кроме Сани...

– Ну и слава Богу,- сказала вдруг Вера.- Пойдемте, ребята?

– Все валите,- заорал Влад и ударил кулаком по столу. Попал по фужеру. Тонкое стекло лопнуло, из руки обильно хлынула кровь. Вскрикнула Маринка.

– Во, кровь!- сказал Саня.

– Нужно перевязать,- сказала Вера.

– Вали, вали... без сопливых скользко... Саня перевяжет.

И мы ушли. На улице было уже темно, сыпался мелкий дождь. Листва блестела в свете дождя. Мы остановились под фонарем. Настроение было гнусное. Как будто тебе плюнули в лицо.

– Ладно,- сказала Маринка,- я пошла... пока, стебки.

И она ушла, засунув руки в карманы куртки.

– Погуляем?- спросил я неуверенно.

– Дождь,- пожала плечами Вера.- И, если честно, нет настроения.

– Давай пойдем на площадку... спрячемся в "теремке".

– А у тебя сигареты есть?

– Есть... кажется.- Я пошарил по карманам и достал пачку "Родопи". Выяснилось, что сигарета последняя.- Во!

Есть... ты же не куришь.

– Вот и хочу попробовать...

– Как знаешь,- ответил я.

И мы пошли на детскую площадку с песочницей, уродливой горкой и теремком. Теплый сентябрьский вечер на излете бабьего лета сочился дождем, а рядом со мной сидела самая красивая девушка на свете. Я прикурил сигарету и передал ей. Тогда, в семьдесят девятом, я еще не слышал "Окурочка", и слова "...сам пьянел от того, как курила ты "Тройку" с золотым на конце ободком" были мне неизвестны. Но именно так я ощущал...

"...Я пьянел от того, как курила ты "Тройку" с золотым на конце ободком..."

Дым сигареты смешивался с ароматом духов, лицо и губы освещались при неумелых затяжках... Я пьянел! И даже сейчас, через двадцать лет, через семь с половиной тысяч дней, мне все еще кажется, что я сижу рядом с ней в этом теремочке... шуршат листья, дымится последняя в пачке сигарета.

...Из подъезда Владиковой кооперативной девятиэтажки вышли Владик и Сашка. Оба покачивались, оба несли по ведру.

Правая рука Владика была кое-как перебинтована.

– У-у, там места рябиновые,- горячо и громко говорил Сашка.

– Точно рябиновые?- строго спросил Владик.

– Рябиновые! А ягода, знаешь, какая крупная?

– Ну... какая, например?

– Во!- Сашка показал рукой нечто размером с картошину.

– Это нам подходит,- сказал Владик.

Пошатываясь, наши одноклассники прошли мимо нас.

– Там рябиновые места,- продолжал рассуждать Сашка.- Крупная ягода! А вкус!

– Да... каков у нее вкус?

– И-зу-мительный,- торжественно сказал Сашка, побрякивая оцинкованным ведром.- Раз попробуешь - потом тебя за уши не оттянешь. Это у нас строго!

– Эх, надо было рюкзак взять.- сказал Владик.

– Зачем?- спросил Сашка и икнул.

– Как - зачем?- удивился Владик.- Мы бы набрали по ведру, пересыпали в рюкзак и еще набрали бы по ведру.

Шаги, голоса, бряцанье ведер потихоньку стихали.

Места там рябиновые.

***

В сумочке у Веры заверещал телефон.

И я вдруг подумал: а что, если это звонит Владик?.. Теперь уже, конечно, не Владик, а Владислав Игоревич. И все вопросы отпадут автоматом.

И Вера, видимо, подумала то же самое.

Она посмотрела на меня своими огромными глазами. Оттуда, из глубины двора на Гражданке. Я посмотрел на часы - 6.32.

Если телефон звонит в седьмом часу утра... что-то ведь это означает?

Она откинула крышку сумочки, взяла изящную, миниатюрную трубку. Снова растерянно посмотрела на меня. Я пожал плечами.

– Алло! сказала Вера в трубку.

И лицо ее изменилось, потускнело. Я понял, что чуда не произошло. Чудеса вообще случаются очень редко. Один раз на одну человеческую жизнь. Или чуть-чуть реже... Один раз на миллиард человеческих жизней.- Где?спросила Вера.- Спасибо... спасибо, едем.