Но он был диким от жажды крови. Небрежным. Не обращал внимания на окружение. Когда он бросился на меня я использовала силу его собственного движения, чтобы ударить его о стеклянную стену.

Утро обрушилось на нас обоих, жара в считанные секунды покрыла мою кожу капельками пота. Его спина прижалась к стеклу, принимая на себя всю интенсивность солнечных лучей. Запах пота и горелой плоти наполнил мои ноздри.

Этого будет достаточно, чтобы избавить его от жажды крови. Наверняка.

Но нет. Он издал вопль боли и продолжил биться со мной. Я могла блокировать его зубы, или его острые ногти, или его оружие, но не все три одновременно — по крайней мере, не держа его прижатым. Запах гари становился все более резким.

Я споткнулась. Он сделал выпад. У меня был один шанс. Я ударила его спиной о стекло. Воспользовалась моментом его колебаний, когда солнце ошпарило одну сторону его лица.

И прежде чем он успел оправиться, я вонзила свой кинжал ему в грудь.

…Недостаточно сильно. Лезвие не прошло насквозь.

Черт.

Я была так чертовски слаба. Я снова отпрянула назад и чуть не рухнула, когда мир перевернулся.

Мое затуманенное зрение обострилось вокруг глаз вампира — желтых, с красными нитями. Он повернулся ко мне, на его губах появилась медленная улыбка.

Я бросила все, что у меня было, в последний выпад, настолько сильно, пока не услышала треск, когда мой кинжал вошел в его грудь.

Ужасная жгучая боль пронзила меня.

Мой нападавший обмяк. Его мертвый вес едва не опрокинул меня. Он не был мертв. Его пальцы все еще подергивались. Клинок вошел недостаточно глубоко. Но мои руки не слушались, когда я попыталась надавить снова.

Я пошатнулась назад. Посмотрела вниз. Мой живот был весь в крови. Я не могла нащупать место пореза.

Вообще ничего не чувствовала.

— У тебя шок, Орайя. — раздался в моей голове голос Винсента. — Ты истекаешь кровью. Тебе нужно убираться отсюда, прямо сейчас. Они почувствуют твой запах.

В голове был сплошной сумбур, но я смогла разобрать только одну мысль:

Я не выживу в таком состоянии в течение четырех месяцев. У меня нет никаких шансов.

Я схватилась за живот и подняла голову. А там, прямо передо мной, словно подарок от самого Лунного дворца, стояла винтовая лестница.

Я оглянулась. Дверь оранжереи внезапно оказалась далеко позади меня. Неужели я так много прошла? Я не помнила, чтобы я это делала. Но, с другой стороны, я мало что помнила, пока тащила себя вверх по лестнице. Пролет за пролетом, кажущийся бесконечным, как и в ту первую ночь, когда я впервые взбежала по этой лестнице, отчаянно пытаясь добраться до вершины, сохранив свою жизнь.

И, наверное, не в последний.

К тому времени, когда я добралась до верха, я ползала на руках и коленях. Кровь стекала по лестнице и скатывалась через щели в перилах, падая на пол дальней комнаты, как маленькие лепестки цветов.

Когда лестницы больше не было, я подняла голову. Передо мной была единственная дверь.

Я с трудом поднялась на ноги. Один шаг, и я рухнула. Попыталась подняться. Я поскользнулась на собственной крови. Я не почувствовала этого, когда упала на пол. Мир закружился. Потускнел.

Спустя, казалось, целую вечность, кто-то перевернул меня на спину. Мое горло издало придушенный звук боли.

Надо мной склонился Райн.

— Что ж, — сказал он, скрестив руки, — это не заняло много времени.

Чертов придурок.

Вслух пробормотала я.

Последнее, что я увидела, прежде чем потеряла сознание, была его широкая ухмылка, обнажающая два очень длинных, очень острых клыка.

— Всегда пожалуйста, Орайя.

И последнее, что я услышала, был голос Винсента в моей голове:

— Какого черта ты только что сделала?

Антракт

Позвольте мне рассказать вам о первом случае, когда ребенок захотел быть тем, кем он не является.

Пять лет — это миг для вампира. Полжизни для маленького человечка. Король тщательно оберегает свою новую приемную дочь от остального кровавого мира. Он дает ей все, о чем она только может мечтать в четырех стенах.

Девочке исполняется одиннадцать лет, прежде чем ее желания выходят за пределы этих стен. Король старался быть для нее всем, но при всей своей привязанности и защите он был старше ее на несколько сотен лет, к тому же совершенно другого вида.