Заметки доктора Зорона: практически не имеет запаха.

Истязайте, отрубите руку по локоть, избейте плетями, но дайте работать. Нет хвори, страшнее для него, чем скука.

Зорон лежал на застеленной постели и бездумно смотрел в потолок. Шла уже вторая неделя его добровольного заключения в старом пропитанном пылью и вопросами доме. С потолочных балок порой сыпалась труха. Доктор закрыл глаза, втягивая затхлый воздух, типичный для нежилых зданий. Ему достался очень непростой дом. В нем жил до болезни Мэры сирра Тан, тот самый прославленный ученый, что предпочел уйти на изнанку вслед за Мэрой, не сумев её спасти. Зорон не осуждал этот поступок. Вероятно, отчаяние довело доктора до этого шага. В любом случае, теперь дом вроде как принадлежал ему. Зодчий — высокий, седовласый и исполненный достоинства сирра, поведал, что дом переживает потерю хозяина и следует быть с ним помягче. Зорон так и не понял, что это значит. Сирра очень серьезно давал рекомендации по уходу за домом, так, как будто говорил о живом существе. Зорон давно знал, что городские со странностями, так что особо не удивился.

Но главное разочарование ждало врачевателя впереди — никто не придал ровно никакого значения его приезду. Зорон три дня пытался добиться аудиенции у Наместника. Бесполезно. Даже письмо не помогло.

На третий день мэрийские стражи вежливо указали ему на ворота.

И что было делать? Все, чего удалось добиться — поселения в этом вот доме, и то, его не покидало ощущение, что это было сделано, лишь бы отстал. Тем более, дом ко вселению жильца никто не готовил. Как покинул его сирра Тан десять лет тому назад, таким он и оставался все это время.

Месяц в пути пропал в никуда. Хорошо еще, письмо наместника открыло для него основную дорогу. Иначе добирался бы до Площади Перемирия, где находилась Мэрия, два–три года, если не больше.

Площадь встретила Зорона шумом, огнями, яркими красками, от которых кружилась голова — и полным, абсолютным безразличием.

Вот так он и оказался без практики, без средств, без перспектив в пустом мрачном доме. Хорошо хоть продуктами регулярно снабжали.

Все, что Зорон мог делать — просто ждать, когда о нём, наконец, вспомнят. Он чувствовал себя инструментом, хорошим, острым хирургическим скальпелем, который мог бы спасти множество жизней, а вместо этого бесполезно болтается в растворе. Как бы не заржаветь с такой–то жизнью!

Покидать дом не хотелось. Во–первых, еще теплилась надежда, что вот–вот его наконец–то призовут к Наместнику, ну а во–вторых, как бы глупо это не звучало, банально боялся заблудиться. Для пригорожанина Площадь была слишком… огромной. Оглушающей, путанной и пугающей. В Зороне мгновенно развилась боязнь такого большого и непривычного пространства. Он заперся в доме и либо возился с химикатами, либо просто валялся на кровати, размышляя над унылостью своего существования — единственное, что ему оставалось в полутьме и при полном отсутствии желания, что–либо делать.

Кровать — односпальная, низкая, накрытая серым покрывалом, с неприятным черным узором, больше напоминающим переплетения веток в ночном лесу. Окно — плотно задернутые шторы, тяжелые, темные и абсолютно безликие, без единого цветного пятна. Книжный шкаф с неуютно пустыми полками. Ковер — настолько старый и истоптанный, что совершенно невозможно понять, каким он был в день появления здесь. Ковер лежал под ножками кровати, и виднелся лишь его истрепанный край, что почти сливался по тону с полом из старых скрипучих досок. Вот, собственно, и все. На первом этаже Зорон почти не бывал, да и делать там было нечего. Из всех комнат самой благоустроенной оказалась спальня на втором — и верхнем — этаже. Остальные комнаты(в большинстве своем закрытые) были совершенно пусты и одинаковы.

Некоторое разнообразие в жизнь скучающего Зорона вносила привычка постоянно проверять время. На площади день и ночь словно сошли с ума — ночи были темными настолько, что казалось, он вновь находится в яме, а дни такими яркими, что выжигало глаза. Впервые он увидел солнце именно здесь — яркий, белый круг на неестественно голубом небосводе. Слишком непривычно для пригорожанина, который по оттенку серости неба способен предсказывать время почти до минуты. Да и колебание температур в течении суток было ощутимым. Но пригородская привычка всегда при себе иметь часы никак не желала уходить. Вот Зорон и развлекался: сначала узнавал который час, а после, отодвигая краешек шторы, изучал оттенок небес. Пока цвет еще ни разу не повторился. Как можно жить в такой постоянно меняющейся среде?

Часы лежали на полке возле кровати, он потянулся за ними не глядя… и отдернул руку: на секунду показалось, что коснулся чего–то теплого. В серой полутьме ярким мазком мелькнуло красное пятно и раздался шорох на краю слышимости. Равнодушие и безучастность слетели с Зорона мгновенно! Тело, измученное бездельем, тут же отозвалось всплеском адреналина, он вновь был в строю. Даже если это случайно забежавшее в дом животное… Он бы сейчас и на пылевика среагировал, как на нечто особенное. Вот что значит хорошенько промариновать доктора Зорона бездельем!

В доме было темно и свет не включался. Популяция иридов, что жила здесь когда–то, без ухода давно вымерла, оставив на внутренних стенках светильников только черный налет. Тех, что Зорон принес с собой, не хватило бы заселить все светильники сразу, так что пока он держал их в кладовке. В полутьме пришлось двигаться на ощупь, благо он уже неплохо изучил эту комнату и видел в темноте практически как кот. Можно было отдернуть штору, но это спугнуло бы таинственного посетителя. Он обыскал все углы комнаты. Никого и ничего. Вот только… коснулся пальцами приоткрытой двери, прекрасно помня, что закрывал комнату.