Шрифт:
— Да? Ну давай, показывай... — и, одобрительно глядя ко мне в ноутбук: — О-о-о...
Показываю ему трехмерные макеты проекта, он смотрит, а сам аккуратно убирает волосы у меня на затылке и целует шею.
— М-м, хороший проект...
Мне щекотно, я смеюсь и отдергиваюсь:
— Нрав-вится?..
— Ахереть. Я аж возбудился, — тянет мою руку к своей ширинке, я же делаю вид, что не хочу туда тянуться. — Напоминает сиськи, — продолжает. — Ну-ка... подойди-ка... — он рассматривает два здания разной высоты, — да, точно — твои.
Я шутливо возмущена этим сопоставлением, он шутливо невозмутим:
— Во, смотри.
Он начинает меня раздевать, при этом двумя пальцами «отмерять» какие-то участки на грудях, чередуя «замеры» с мокрыми поцелуями:
— Вот так. Вот здесь, здесь и здесь. Ну, точняк, я же сказал, — и одним рывком сдергивает с меня трусики.
— Ри-и-ик! — возмущенно пищу я, голая, в одних босоножках — перед ним, полностью одетым.
— Че, имя мое нравится? — глухо ворчит он и толкает он меня на стол. — До визга нравится... до писка... Давай... — внезапно рвется вниз и лижет киску, — м-м-м... визжи мое имя... — так же внезапно прекращает вылизывания, быстро расстегивается и вставляется в нее.
— Ах... ты-ы-ы... — не визжу — рычу я, ухватив его зубами за шею.
От кого поведешься, от того и наберешься.
Его щетина колет мне губы, а ноздри и дыхалку разъедает запах сигарет. Его шероховатые засаленные джинсы, будто наждаком, трут мои голые ноги. Гроблю маникюр, царапая его мокрую куртку, что стоит колом, а сама думаю со стоном:
«Дома... дома... как хорошо быть дома...»
Ему слышны лишь мои отрывисто-оторванные звуки и междометия.
Вопреки моим замыслам вместо нормальных, цивилизованных стонов я издаю истерические, хихикающие рыдания, а против его попытки засчитать это за вожделенные им визги категорически возражаю:
— Это не визги, а... эм-м-м... экстатические звуки.
Я в скором времени бросаю его куртку и пролезаю под футболку, под которой царапаю его голую спину, а его таскаю за волосы.
Но ему надоедает мое насилие над его волосами, и он тихонько требует-ворчит:
— Так, че за нахуй... ты нежней не можешь, что ли...
Могу, конечно — кончая, нежно треплю его по голове, чем вызываю на его лице блаженную улыбку.
***
Раннее лето в Берлине сейчас скорее напоминает раннюю весну.
Какой там — мило посидеть на балконе после крышесносного приветственного секса, попить чай, поесть в конце концов. Холод и сырость знают, что им здесь не место, и будто просят прощения за то, что все-таки нагрянули, застали врасплох носителей шортиков и маечек, испортили им вечер.
Тут волей-неволей не захочешь никуда вылазить из кровати, а будешь кувыркаться дальше, уже хотя бы для того, чтобы согреться. Или просто повозиться друг с другом.
— Есть охота, — замечает Рик, погрызая мое ухо.
У меня урчит в животе.
— М-гм, опять придется пиццу заказывать, — невозмутимо соглашаюсь со своим желудком. — Ну, или другое что-нибудь. Ты ж ниче не приготовил.
— Это ты ниче не приготовила, — «взъяряется» Рик, а его лапы грозными, требовательными тисками сдавливают мои сиськи.
— Я сама только с дороги.
— С дороги?.. — огрызается он, глядя на меня исподлобья. — Так тебя ж уже — с дороги... мало тебе?.. А ну, нa еще...
Мою голову недвусмысленно нагибают «на юг», заставляют взять губами член.
— Ты че делаешь... — возмущаюсь — и беру.
— Кормлю тебя... с дороги...
Я категорически несогласна с тем, что секс способен заменить еду. Категорически. Но я делаю-таки ему минет, и наш голод на время утихает, вернее, видоизменяется.
С голодным удовольствием заглатываю его и представляю, как он будет кончать мне на грудь.
Перед самым финишем Рик легонько оттаскивает меня.
— Давай, трахни меня... давай... — требует он и сажает наверх. Не прекращает хрипловатого бормотания: — О, как ты хорошо его сосала только что... прям так, как надо... чтоб язычок вперед... я чуть не кончил... еле сдержался... давай теперь... о, давай...
Смотрю в зеркало на свое извивающееся тело и на него подо мной, сжимающего мою попу с беспомощной улыбкой на лице. Он тоже на мое тело смотрит и мне в лицо — ловит мой взгляд. Я бы сказала снова, что как-то по-собачьи, но — нет, я настаиваю, на песика он не тянет. Он не смотрит заискивающе в глаза, не просит, а вглядывается внимательно, почти настороженно. Наблюдает, будто задумал что-то.
Рик возбуждает меня, воспламеняет. Я кончаю, откинувшись назад, с блаженным наслаждением полузакрытых глаз — в потолок. Бросаю ему взгляд — он смотрел на меня, а теперь отводит глаза, будто его застукали. Точно что-то задумал. Да я ж тебя знаю, волчару, думаю, извиваясь над, ним. Знаю...