Не все же мужикам добро переводить…

В крохотной спаленке стало намного светлее. Золотистые огоньки приветливо замигали, разгоняя тени. Мурза шмыгнула на подушку, ласково потерлась усатой мордочкой о хозяйскую щеку, заурчала, отгоняя страхи. Юстина задышала спокойнее, слабо улыбнулась говорливой бабе, повернулась к притихшей панночке.

— Ядька, не ходи. Я боюсь…сама. И Мурзу не гони, она хорошая.

Мельничиха застыла с открытым ртом, только сейчас заметив черную тварючку, а та прищурила наглые глазюки и оскалила клыки, насмехаясь над струхнувшей теткой.

Гануся ругнулась одними губами и обреченно махнула рукой, смиряясь с неизбежным.

*****

Со двора донёсся злобный собачий лай, псы яростно зарычали, срываясь с цепей. Грызля с Хватом дом сторожили справно. Втихаря не подобраться…

Ядвига выглянула в мутное крохотное окошко. Темный предрассветный час. Кто за воротами — поди пойми!

Псы внезапно сменили грозный рык на радостное повизгивание.

Свой!

Распахнулась входная дверь, потянуло сырым холодом. В хату ввалился Йосип.

— Батьку! Мамо! — прямо с порога крикнул хлопец, надсадно закашлялся, вытер лицо мокрой шапкой. — Ядька! Вы где все!? Прокидайтесь!

От громкого дядькиного голоса заплакала маленькая дочурка Марфы, захныкал, просыпаясь, Петрусь. Мельникова невестка кинулась в темный закуток к детям, подхватила на руки испуганную дочку, начала баюкать.

Старый Михась вышел к столу, зажег свечи и выжидательно уставился на зятя. Тот, переведя дух, докладывал:

— Верхне село горит! Стрельбы не чув! Люди вопили и кони ржали… — он хмуро покосился на панночку, — поместье… дым черный валит. Дядьки Лукаша… нема… больше! — Йоська отвернулся к стене, часто заморгал, сдерживая злые слезы, и тише добавил. — И Миколы! Я их…не чую. Близко не ходил. Сразу назад метнулся. Напрямик, через лес.

Он рухнул на лавку, сгорбился, уронил голову на руки. Орыся подбежала к мужу, обхватила крепко-крепко, что-то ласково зашептала на ухо, утешая.

— Надо в лес уходить, батько, — глухо проговорил Йосип. — Баб и детей уводить.

Мельник оперся кулаками на стол, глядя исподлобья на зятя. Под глазами залегли тени, лицо заострилось, словно за ночь мужик постарел на добрый десяток лет. Видать, и правда, ТЕ плату берут высокую.

— Мы на другом берегу, — наконец процедил, хищно прищурившись.

— И что? — Йосип отодвинул жену, с трудом поднялся с лавки, вплотную подошел к тестю. — Они по насыпи перейдут.

— Не перейдут! — упрямо повторил Михась. — Река оборонит. Не пустит.

Йосип криво усмехнулся.

— Неужто она тебе слово дала? Поклялась?

Мельник едва заметно кивнул.

— Да если б и поклялась, — горячился нащадок лесных хозяев, — она из любой клятвы ручьем вытечет, обойдет договор. Это ж вода, ей нельзя верить.

Дядька Михась тяжело вздохнул, осмотрелся. Взволнованная невестка прижимала к себе проснувшуюся дочурку. Сонный Петрусь крепко держался ручонками за материну рубаху. Орыся растерянно переводила взгляд с отца на мужа. Пришлая ведьма уставилась на хозяина черными глазищами.

Ядвига отчаянно сжала кулаки. До крови закусила губу, чтобы не разреветься.

Черный дым над родным домом!

Тато?

Жив? Ещё жив! Надолго ли…

Она знает.

Она тоже чует.

«Твоя матуся меня кличет…до рассвета»...

Рассвет скоро.

Слезы катились по щекам.

Из спальной комнатенки донёсся протяжный, полный нестерпимой боли стон. Юстина не то что в лес уйти, она сейчас на ноги не встанет!

Панночка упрямо вскинула подбородок, оглядывая лица в полутьме хаты.

Дядька Михась — старый упырь, прикидывает, как им быть…

Йосип, потерявший в одночасье и отца, и названного брата…

Орыся зареванная, беспомощная девчонка — даром, что мужняя жена...

Измученная бессонной ночью Марфа с двумя детьми и третьим под сердцем.

Все смотрели на гостью. Кто с сомнением, кто со страхом, кто с затаенной обидой.

Это не холопы. Приказывать им не в ее власти. Захотят уйти — они в своем праве. Пусть уходят.

Она шляхтинка. Ей не пристало бояться!

Долгое молчание камнем повисло в хате. Только скулил за стенами ветер, да Мельничиха что-то негромко напевала, утешая Юстину.

Наконец старый Михась принял решение, кивнул Йосипу:

— Бери Орыську и Марфу с детьми. Уводи. Я с матерью тут останусь. Рожает ясновельможна, — он перевел взгляд на застывшую Ядвигу, грустно улыбнулся и добавил. — Как я пану Лиху на том свете в глаза посмотрю, если ее одну оставлю?

Скрипнула дверца спального закутка. Мельничиха выглянула, вытирая рушником руки, и одними губами обратилась к панночке: