— Брось, Найдёнка, не вредничай. Я ж не собираюсь к Лысой горе идти, есть козла варёного. Просто так побегаю и поклянчу хлебов. Подурачусь со всеми. Разве это грех?

— Грех, конечно. Погляди на себя. Что за вид? Борода, рога. Никого не напоминает? Всё отцу расскажу, как приедет из Царьграда. Пусть тебя проучит.

— Просто ты завидуешь: хочешь сама пойти, но боишься Бога. Он на то и Бог, чтоб прощать.

— Глупый ты, Павлушка. Маленький ещё. Рассуждаешь по-детски.

— Строишь из себя святую угодницу. А самой с парнями обниматься охота — будто я не вижу! — и, одевшись в шапку, шубку, валенки, прихватив маску, выбежал из дома.

Вечерело. Снег хрустел у него под ногами. Небольшой морозец покалывал щёки. Струйки пара вылетали из носа и мгновенно таяли в густеющих сумерках.

За углом он услышал бубен, колокольца и дудки. Улыбнувшись, побежал нагонять ребят. Но увидел, что идут не его друзья, а чужая компания — различил среди колядующих тётку Ратшу, дочь Вавулы Налимыча — славную Меньшуту — и ещё нескольких знакомых с Подола.

— Эй, Варяжко! — крикнула Меньшута. — Хочешь с нами?

— Я своих ищу, — отозвался Павел.

— Ну и зря. Мы идём к князю во дворец, там дают жареных курей и хмельное пиво. Не пойдёшь — раскаешься.

— Ладно, уговорила.

И они гурьбой двинули к детинцу. Впереди скакал длинноногий парень в волосатой шубе и мохнатой маске: прыгал, пританцовывал, в воздухе размахивал тонкой красной палкой с бубенцами и лентами.

— Это кто? — спросил у Меньшуты Варяжко.

Девушка пожала плечами:

— Я его не знаю. Он пришёл уже с тёткой Ратшей, весь уже одетый, раскрашенный А поёт забавно. Ты послушай.

Юноша притопывал, хлопал рукавицами:

Мороз, Мороз Морозович!

Ходи кутью есть!

Цепом голову проломлю,

Метлой очи высеку!

Мороз, Мороз Морозович!

Ходи кутью есть!

А летом не бывай:

Цепом голову проломлю,

Метлой очи высеку!

— Где-то я его слышал, — сдвинул брови Павел. — Но не помню, где.

Подошли к воротам детинца. Спели песенку:

Три-татушки, три-тата,

Отворяйте ворота.

Подавайте сала клин,

Можа — хлеба, можа — блин!

И дружинники их впустили. Стали колядовать возле княжьего крыльца — громко, весело. Вышел Святослав — в шубе, но без шапки, красных сапогах. Поклонился в пояс, сделал знак перстами — слуги вынесли дары. Вслед за князем вышли сыновья — Ярополк в лисьей шапке, с поднятым воротником лисьей шубы, и Олег — крепкий, как отец, но лицом попроще. Рядом с Ярополком семенила Анастасия — скромно, но красиво одетая, в куний воротник прятала лицо от мороза.

Тётка Ратша прокричала очередную колядку, а Меньшута с Варяжко станцевали, как водится, в «два притопа и три прихлопа», ойкая и дурачась. Парень в шубе и маске спел:

Помнишь, я сказал тебе

По-эллински: «Агапэ»?

Ты по-русски мне в ответ:

«Я люблю тебя, мой свет!»

Князь и княжичи рассмеялись, не почуяв подвоха, но Анастасия узнала его. Лишь один человек на всём белом свете так произносит заветное «агапэ». Да, конечно, это был Милонег. У гречанки задрожали колени, и она взяла Ярополка под руку.

— Что с гобой? — посмотрел на неё супруг.

— Голова что-то закружить, — прошептала несчастная. — Думать, что, наверное, от морозный воздух.

— Да, сегодня холодно, — запахнул шубу Ярополк. — А ещё идти на Лысую гору! Хорошо тебе — ты крещёная, вправе отказаться.

— Я остаться здесь, полежать в одрина.

— Ну, ступай, ступай. Отдохни порядком. Как вернусь — зайду. — Муж поцеловал её в щёку.

Поклонившись, Настя исчезла во дворце.

По ступенькам поднялась в терем, забежала в одрину, рухнула на колени под образами. Стала креститься, кланяться и молить по-гречески:

— Господи, сохрани и помилуй! Пусть останется жив-здоров, но уйдёт, уедет и со мной больше не увидится. Удержи меня от греха, огради от его любви, разлучи нас навеки. Господи, прошу! Господи, за что такие мучения?..

Сзади скрипнула дверь. Юная гречанка обернулась и ахнула: на пороге стоял Милонег — в шубе, но без маски.

— Ты сойти с ума, — прошептала женщина. — Как сюда попасть?

— Чепуха. Знаю с детства выходы-входы. Все направились к Лысой горе, я же — скрылся, — опустившись рядом с ней на колени, холодом, морозом обдал. — Настенька моя... Славная, любимая...