Их не пугали перспективы, фантазия изменяла, не желая выдумывать новые страшилки.

Первый бой дался им нелегко. Словно призрак войны, я метался от одной позиции к другой. Верная не умела стрелять как следует, кто выдал ей автомат и направил сюда? Лучше всех показали себя Молчунья и Остроглазая: словно были рождены для этой работы.

После второго боя понял, что мне не их не спасти.

Говорят, ружемант служит войне. Безбожно врут — ружемант как никто иной больше всего боится войны. Зрит и видит ее без прикрас, какой она есть.

Солдаты нарекают ее беспощадным жнецом. Поэты обзывают матерью печалей. Генералы — наградами и возможностями.

А я вижу в ней лишь тягучего монстра. Многорукое чудовище, что выворачивает людей наизнанку. Выуживает из каждого разумное-доброе, заменяя собой.

И потому, когда все заканчивается, воин не понимает, как жить дальше.

Остается пустота, которую ему нечем заполнить кроме жестокости.

Их не спасти: война начала вытряхивать из них женственное. После первого боя — грусть, опущенные глаза, лишь слабая искорка восторга. Радовались, что остались живы.

С каждым новым сражением они матерели. Каждое ранение оставляло в их душах боль, ненависть, озлобленность. Боялся представить, в кого они превратятся после того, как война закончится.

Воистину был прав тот, кто сказал, что клятвы дают лишь за тем, чтобы их нарушать. Избегал этого, думал, что не случится, но, глядя на них, пришел к выводу, что должен.

Открывать аспекты их оружия было непросто. Трижды я стоял на самой грани уничтожения ствола, внося через природный мутаген жизнь.

Четырежды чуть не попался в лапы особого отдела: меня подозревали. Инфо-феи сканировали каждый мой жест: ружемант в армии к погибели! В особенности теперь.

Раньше нами выигрывали войны. Как только мне подобные осознали силу, выместили давно клубившиеся амбиции. Кто бы мог подумать — бесконечно глупая мысль! Мир во всем мире посредством контроля оружия!

Наивно? Глупо? Может быть. В конце концов, все мы чуть выросшие дети

Это станет моей лебединой песнью.

С каждым днем у них получалось все лучше и лучше. Улыбался, хвалил, безбожно лгал. Родина, увидевшая потенциал девчонок, строила на них планы: готовились документы на повышения. Из простых девчат они обращались во всеобщий, могучий символ, движущую силу всей армии. Журналисты прискакивали из разных газет: им было любопытно все. Быт, военные будни, как тут обходятся без мужчин. И не запал ли кто на хорошенького старшину? Гнал их, словно сорок, зная одно: новостники к беде. Им не интересно, кто ты, им любопытно, какой можно вытащить из тебя скандал.

Пили с военкорами: прятал этих ребят от девчат. Жаловался, они лишь кивали и шли на передовую: смотреть, насколько повержен враг? Не готов ли бежать?

Военкоры всегда злы: в отличие от мирняка, они видят войну в истинных цветах. Знали, что девчачий героизм целиком и полностью дутый: наступавший враг был чаще всего слаб, состоял из разбойников. Изредка каталась тяжелая техника — я уничтожал ее прежде, чем она успеет создать мне проблемы. Я жаловался им, они после рюмки-другой плакались мне: начальство заставляет их лгать. Нельзя сказать, что Восемь не на самом краю войны, их требуют превозносить, убаюкивать народ сказками о великом героизме, тысяче солдат, что каждый день штурмуют отважную восьмерку и раз за разом терпят позорное поражение.

Боялся того, что они говорили. Уговаривал их рассказать правду.

Однажды Остроглазая, дождавшись, когда уйдут остальные девчата, спросила у меня напрямую.

— Зачем?

Сразу понял, о чем она. Выдохнул. Остроглазая не зря носила свою кличку: смотрела сквозь толстую оболочку моей защиты прямо в душу.

— Нравится быть героиней?

Она промолчала, но взгляд не отвела. Выдохнул: самая старшая по уму, а такой простоты не понимает.

— Малыш, что ты знаешь о героях?

— Их любят и восхваляют.

— Так считаешь? Тебе не доставало этого в жизни? Ложной славы, ложной любви?

На нее мои слова не подействовали.

— Хотите честности, капитан?

Я удивился: никому и никогда не называл своего звания, везде представлялся лейтенантом. Прищурился, желая спросить: откуда знает?

Она склонила голову набок, словно машина. Требовала ответа прямо здесь, прямо сейчас. Тяжко вздымалась небольшая, красивая грудь.

— Вы не зовете нас по именам. Выдали каждой клички: такие, какие захотели сами. Пытаетесь преуменьшить подвиг каждой из нас: не в своих, в чужих глазах. И каждый день пытаетесь сгноить нас на тренировках. Боитесь сильных женщин?

— Боюсь героинь, — ответил ей тем же взглядом, что она одаривала меня. Уверенность Остроглазой тут же пошатнулась: кажется, не понимала моего ответа. Ухмыльнулся, покачав головой.

— Знаешь, кто такие герои, девочка? Расскажи мне. В общих терминах, своими словами, как видишь.

Девчонка в самом деле задумалась, прежде чем ответить. Боялась ляпнуть глупость.

— Героями зовут тех, кто из последних сил тянул то, что было ему не по зубам.

Мне хотелось рассмеяться. Наивная, но ожидаемая позиция. Хотелось приобнять ее, словно родную дочь, но знал: она не приемлет подобного, скинет руку. Вместо того потрепал по волосам: девчонка насупилась.