С другой стороны, у меня всегда были нерегулярные месячные. Они проходили тяжело, иногда болезненно. Я всегда списывала это на стресс из-за школы, работы или прослушиваний. Может, Пол был прав. Может, дело было еще в чем-то.

– Ты сделаешь это, – голос Пола за моей спиной звучал решительно. – О, и помни, что сказал мой друг Чак.

Его друг Чак, с которым он играл в гольф, был специалистом-перинатологом[10]. Очевидно, за обедом в нашем местном загородном клубе Пол решил, что будет нормальным рассказать ему о наших проблемах с зачатием.

В конце концов я не доставила товар. У нас была негласная сделка. Свадьба. Малыши. Я до сих пор не выполнила свою часть.

– Он сказал… – Я слышала, как Пол говорит поверх мелодии от фортепиано на другом балконе. – И, я цитирую, ты должна держаться подальше от алкоголя, энергетиков, курения и кофеина. Теперь, когда я думаю об этом, ты и правда пьешь много кофе, не думаешь?

– В двух чашках в день нет ничего страшного. Ты пьешь по четыре Венти[11]. Посреди дня, – я тяжело сглотнула.

– Уинни, пожалуйста. Ты знаешь, я терпеть не могу, когда ты злишься на меня. – Пол поцеловал меня в плечо со спины. – Я просто волнуюсь о нас. О будущем нашей семьи. – Он обнял меня рукой сзади, положив ладонь на мой плоский живот. Меня тошнило.

– Я люблю тебя, хорошо? – Его губы коснулись моего уха.

– Я тебя тоже. Мне просто нужно побыть одной.

– Ладно. Я подожду внутри и подрочу. Видеть тебя в этом платье слишком тяжело.

Как только я услышала, как стеклянная дверь за ним закрылась, то опустила голову и начала плакать. Мои слезы были горячими и яростными. Их было не остановить. Будто тяжести всего мира взвалили мне на плечи. Я хотела прекратить страдания, пытаясь нести их. Я хотела утонуть, позволить этому похоронить меня. Внезапно я устала. Слишком устала для этого ужина, для общения, для всего, на что я подписалась, выйдя за него замуж.

Подняв лицо к солнцу, чтобы мои слезы высохли, я посмотрела вверх. Несколькими этажами выше я заметила другого человека, который сидел на балконе своего номера. Мужчина. Высокий, загорелый и, возможно, старше меня.

Мои руки дернулись. Я собиралась вытереть лицо, чтобы он не увидел моих слез.

Но только потом я поняла, что он смотрел на меня так открыто, с таким живым интересом, поэтому не было смысла скрывать слезы. Меня поймали.

Я встретилась с ним взглядом, побуждая его сказать что-нибудь, что-то сделать.

Он выглядел, как ангел смерти. Не прекрасным. Не домашним. Просто… Отличающимся от всех остальных. В впечатляющем и пугающем плане. Он держал в руках книгу в твердом переплете с фотографией открытого космоса на обложке.

Почему ты здесь в самый важный момент моей жизни? Почему тебе не все равно?

Он поднялся, развернулся и ушел.

Глава 17. Уинни

Винно-красный занавес упал на сцену. Рахим, Слоан, Рене и я мертвой хваткой вцепились в потные руки друг друга. Мы все тряслись. Я могла слышать собственное сердце сквозь крики и аплодисменты.

Ты пережила человеческий опыт. Поздравляю.

– Хей, Нина, – Рахим наклонился и прошептал мне на ухо: – Ты была великолепна. Горжусь тобой.

Издав нервный смешок, я поднялась на цыпочки, чтобы обнять его и потом остальных. Мы только что отыграли наш первый спектакль «Чайка» для широкой публики.

Мало того что все прошло гладко: актерская игра, свет, декорации, музыка, так еще среди зрителей были четыре важных критика.

– Кого ты там заметила? – Слоан выгнул бровь, спрашивая Рене, когда мы вернулись за кулисы, все с красными щеками и взволнованные.

– Журналистов из New York Times, The New Yorker и Vulture. – Рене сняла парик с головы, вытирая пот с брови. – Важные шишки, Слоан. Не помню, когда в последний раз в «Калипсо Холле» было столько людей, не говоря уже о критиках!

– А вы видели рекламу на Таймс-сквер? – Слоан шлепнул себя по щекам, чуть ли не визжа от восторга. – Мой друг прислал мне фото во время антракта. Я чуть на месте не умер. Не могу поверить, что Корбин потратился на такую рекламу. Ему плевать на это место.

– Реклама на Таймс-сквер? – Я кивнула в его сторону. – Он сделал это?

– Да, милочка. – Слоан заключил меня в объятия и покружил на месте. – И он большой и восхитительный. На нем только твое лицо, но все наши имена подписаны. Тебе нужно сфотографироваться с ним по пути в бар.

Арсен баловал мое единственное эгоистичное желание. Одарил меня таким снисхождением, как рекламный щит с моим лицом. Даже несмотря на то, что мы не доиграли тогда в «Новом Амстердаме». Но почему?

Потому что он хочет, чтобы ты рассказала ему все, что у тебя есть о Поле и Грейс. Он не заботится о тебе ни на йоту.