По роскошной лестнице с красивыми перилами можно спускаться не спеша, вот так величаво, как подобает настоящей даме. Спускаются только ноги, а тело плывет легко, как бы стекая по ступеням. А руки? Руки… Их же надо пристроить. И еще взгляд, такой независимый, слегка рассеянный, не допускающий, ни в коем случае, ни фамильярности, ни грубости с чьей либо стороны.

— Эльмирк! Ты куда? Поднимись, а? Там с этюдом надо Светке помочь.

— Вообще-то, мне бы домой… Ну, ладно, сейчас.

В аудитории уже куча народа. Прибежала Танька, которая теперь учится тут же, Артур, Сашка Верхоземский и Марина. Вполне творческая атмосфера. Все чего-го кричат, перебивая друг-друга.

— Все должно быть просто, как мудрая безмятежность ребенка. Накручивать тут не стоит.

— Ребята, стой! Надо пофилософствовать. Я недавно прочла у Метерлинка…

Даже где-то записала его мысли, сейчас.

Эля порылась в своей сумке и вытащила тетрадку. Спешно начала ее листать: — А вот, нашла! Слушайте, это про «Отелло»: «…Будет ли африканский воин обманут благородной венецианкой или нет — в нем все же есть другая жизнь. В моменты его жалких подозрений и самого грубого гнева, вокруг его существа и в его душе происходят события в тысячу раз величественнее…» Видали? Тайна. Тайна шекспировских трагедий. Почему они такие грандиозные по ощущению? А мы суетимся, мечемся… Что-то упускаем большое!

— Эльмирк, не мудри. Сие нам не дано. Масштабы другие!

— Нет, нет вы неправы! Простота в скользящей по стеклу капле, в которой отражается целый мир. К простоте что-то должно подключаться еще, какая-то непостижимая тайна лицедейства? Или смысл подстрочного текста?

— Душа нужна! — сверкнул глазами Саша.

— В самом деле! Это же так просто — душа. И так сложно…

А дома — сын Петя. Его очень часто не с кем оставлять. Вечером и в выходные дни с ним Лилия Федоровна. Правда, помогают подружки. Но Петька их совершенно не слушается и все в доме переворачивает вверх дном. Скорей бы детский садик! Тогда не будет проблем.

Жаль, что Юру он видит редко. Увидит его на экране телевизора и кричит-«Папа, мой папа!» Тут же хватает что-нибудь, прилаживает как гитару на живот и начинает бить по этой штуке своей маленькой пятерней. Притоптывает при этом отставленной ногой и поет. Ну, совсем как отец.

Этюд. «Руки».

Черный, широкий задник. Артист в черном.

Перед ним в рост и ширину полоса черного материала.

Появляются руки. В одной — щетка зубная, в другой- паста.

1. Человек чистит зубы.

2. Причесывается, приводит себя в порядок.

3. Берет зонт и выходит на улицу.

4. Идет, опираясь на зонт или помахивая им.

5. Звук открываемой двери.

6. Звуки музыки, неясные голоса, звон посуды.

7. Человек усаживается и в ожидании официанта закуривает сигарету, разворачивает газету, начинает читать.

8. Пьет кофе, берет сендвич.

9. Кого-то ожидая, нервно стучит пальцами по столу.

10. Замечает, что кто-то вошел. Встречает девушку.

11. Сажает ее на колени, целует, обнимает.

12. Какой-то надлом. Он ее о чем-то упрашивает. Она встает и уходит.

13. Человек допивает свой кофе. Достает бумажник. Отсчитывает деньги и кладет их на столик.

14. Берет зонт. Выходит на улицу. Раскрывает его. Идет под дождем…

15. Приходит, вешает на место зонт.

16. Подзывает кошку, гладит ее, наливает в ее миску молоко.

17. Что-то ищет. Нашел. Это веревка. Приспосабливает ее и вешается…

«…Душа- гораздо выше того, что можно о ней узнать, и гораздо мудрее всех своих поступков…» Эмерсон.

На сцене учебного театра показ этюда. Очередь Эльмиры. Она в смирительной рубашке сидит на стуле привязанная длинными рукавами к его спинке. Смирительная рубашка… Балахон Пьеро? Тоже длинные, широкие рукава.

Психушка. Перед больным или больной, здесь это не важно, на тумбе тарелка и кружка. Тягостное молчание. От фигуры, сидящей неподвижно на стуле, исходит отчаянье. Вдруг его больное существо, опустившее на грудь голову, начинает медленно раскачиваться. Вот уже четко проявляется ритм: та-та-та, та-та-та… Ритм вальса. Сумасшедший поднимает голову, подсвистывая себе мелодией вальса Штрауса. На бесстрастном лице оживают глаза.

Неожиданно на этот свист появляется откуда-то собака. Саша Верхоземский весь в черном, чтобы его не было видно, ведет эту собаку. На сцене теперь двое-больной и собака, которая его пугается. Явно не доверяя, отбегает назад.