На первом ряду не унимается Сережа Рудой:

— Чего это он? А?! Где «Поворот»-то? Когда будет петь «Поворот»? Хочу «Поворот»!

И свист… С Сережей вот так всегда… Потом будет очень долго болеть живот от смеха. Кто-то сзади возмущается:

— Кретин! Это ж Шевчук, а не Макаревич! — Сам кретин! Хочу «Поворот»!

Праздник сегодня здесь на первом ряду. И плевать на тех, кто солидно сидит в центре, в партере! Все равно их будильник отзвенел свое, на пару со злостной возней вокруг Юрки!

Барахлит аппаратура… Глохнет зал, взрываясь криками. В бушующем море лиц и рук мечутся лучи софитов, выхватывая реющие тряпки, изображающие флаги.

… «Предчувствие гражданской войны»… Юра поет, и от страшного откровения обреченно немеет душа. Кажется, вот-вот рухнут стены под ударами чего-то грядущего, такого непонятно жуткого, как гигантский черный шар-маятник там, в фильме маэстро Феллини.

Табличка на белой двухстворчатой двери: «Тихо! Работает приемная комиссия».

За длинным столом, укрытым скатертью, восседают люди искусства. Они уже порядком устали.

— Следующий!

На сцену выходит Пьеро в белом балахоне и колпачке на голове. Он двигается от правой кулисы какой-то необычной пластикой. Вот он замер, и у него из широкого длинного рукава показалась маленькая кукла, тоже Пьеро.

Своими большими, чуть выпуклыми глазами большой Пьеро приветствует куклу, отдавая уже ей предпочтение в этой игре.

Набирающий курс кукольников Павел Романович Мельниченко заинтересованно спрашивает:

— Кто это?

Пьеро сдернул с головы колпачок.

Черные волосы рассыпались по плечам:

— Я Эльмира Бикбова!

Весело, как-то очень задорно отрекомендовался он.

— Вы хорошо двигаетесь. Занимались где-нибудь?

— Да, я танцевала в труппе «Дизайн-Шоу».

— Ну, что ж, не плохо… Совсем неплохо!

Павел Романович улыбнулся и откинулся на спинку стула.

«Милая Эльмирка!

Ты заметила, что когда я уезжаю, мы ссоримся. Это превращается в дурную традицию… Это не только потому, что я ужасный человек. Мне, действительно, тяжело уезжать. Мне мучительны прощания:

Опять и опять,

Снова и снова…

…Впереди еще много работы и много жизни. Нас ждет с тобой еще немало счастливых минут. Я очень рад за тебя. Твои мечты сверкнули на горизонте…

Учись и береги Петрушу!

Мне, действительно, не понравилось, как ты последний раз читала — манерно и искусственно. Все пронизывает какой-то неверный, изначально взятый надломленный тон. Хотя с дикцией у тебя стало гораздо лучше!

И зря обижаешься!

Целую, люблю, Юра».

«… Знаю сама, что плохо читала. Просто, обидно стало. И на вступительное прослушивание я этот отрывок не взяла.

А мои мечты, в самом деле, сверкнули! Это точно. Я теперь студентка Уфимского института искусств, театрального отделения. Будущая профессия, (так записано в студенческом билете) — «Актер кукольного театра». Что ж, не получилось в Москве, не получилось в Ленинграде. У мамы такие глаза! Жалеет, что я бросила университет, в котором проучилась год. А я хочу быть актрисой, и непременно буду! Мама, в конце концов, поймет, что мне не жить без сцены!

Только нужно время и терпение, чтобы жить далеко от Юры. Ничего, как-нибудь… Ездить к нему буду».

В квартире повсюду резиновые рыжие клизмы с отрезанными наконечниками. На подоконниках, столах, полу.

— Что это?

Испуганно восклицает, увидев их, заглянувшая, как всегда, на минутку, Евгения Петровна.

— Это клизмы. Да, да! Не удивляйтесь, — это обыкновенные клизмы! Эльмира использует их как головки своих персонажей. Одевает на пальцы — вот так, и получаются всякие занятные человечки.

— Как интересно!

— В общем-то, да. Проходите, Евгения Петровна, чайку попьем, — Лилия Федоровна обводит глазами кухню в поисках чайника:

— Странно, почему-то не вижу чайника…

— Мам, он у меня на столе! — отвечает из ванной Эльмира, где она моет Петю. Мама находит, наконец, чайник и в смятении застывает с ним в руках: — Разве это чайник? Что ты с ним сделала?

— А, ничего особенного! Он был мне нужен для одной сценки, пришлось убрать носик. Для кухни, я боюсь, он уже не понадобится!

— Да уж…

— Не стоит убиваться по этому поводу — купим другой! Не сердись, ради Бога! — Ни, ни… — вторит Эльмире Петя, грозя розовым пальчиком.