– Здравствуй, милочка, - сказала Натэла Серапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки.
– Что не отпирала так долго? Любовника прятала?

Ирина проглотила оскорбительную шутку, прошла за гостьей. Та поправила скособоченную картину, переставила цветочный горшок, смахнула с подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со стола и, наконец, устроилась на диване. Ирина с ногами, по-домашнему, села напротив, в большое кожаное кресло:

– Как вы себя чувствуете?

– Как бы я себя ни чувствовала, умирать к сроку никому не обещала. А пообещаю - выполню.

Ирине страшно сделалось воспринять эти слова за намек.

– Я вам кофе сварю, Натэла Серапионовна!

Встала, пошла на кухню, всыпала горсть зерен в старинную деревянную мельницу, принялась методично, глядя в окно, вертеть ручку. Спиною почувствовала пристальный взгляд свекрови и, не обернувшись даже, спросила:

– Что-нибудь не так?

– Наблюдаю, - ответила Натэла Серапионовна.
– Я многое в жизни повидала: и как на мнимую девственность ловят, и как на беременность. Но чтобы на смерть!..

Ирина уронила мельницу. Деревянный корпус раскололся, кофейные зерна заскакали по полу.

– Ладно-ладно! Не делай большие глаза. Не строй святую Инессу.

Ирина взяла совок, веник, принялась подметать.

– Не то что бы меня твой цинизм поразил - цинизму границ не бывает. Но как тебе не страшно словами было такими играть? Сглазить ведь можно!

– Вы что, убить меня собираетесь?
– с попыткой улыбки подняла Ирина голову.

– Много чести будет - душу из-за тебя губить! Собираюсь только, чтоб ты знала: никого ты не обманула: ни меня, ни Реваза Ираклиевича! Тамаз мальчик, конечно, глупый. Он - художник, простая душа. Но и у него глаза откроются, уж я позабочусь. У тебя какие-нибудь анализы, снимки - есть? Что ты действительно болела раком?

– Уходите отсюда, Натэла Серапионовна, - сказала Ирина тихо.

– Я? Отсюда? Да с какой это стати?! Мастерскую сняла мальчику я. На деньги Реваза Ираклиевича. С какой это стати отсюда уйду?!

– Хорошо, - согласилась Ирина.
– Вы, я вижу, хотите, чтобы уехала. Я уеду, если мне это скажет Тамаз.

– Ах, какая хитрая! Тамаз мальчик гордый! Тамаз никогда не признается, что его провели как ребенка. Не-ет! ты уедешь сама!

– Не уеду, - ответила Ирина твердо.
– Сама - не уеду.

– Еще как уедешь!
– возразила Натэла Серапионовна.
– И не просто уедешь, а приведешь мужика, устроишь, чтобы Тамаз застал тебя! не беспокойся: он - не убьет!
– застал и выгнал! к ебеней матери!

– Да вы!
– поразилась Ирина.
– Вы! сумасшедшая!

– Я?!
– расхохоталась Натэла Серапионовна.

– Сумасшедшая, - тихо повторила Ирина: не свекрови уже - себе.

– Не-ет, милочка! Я очень даже нормальная. Реваз Ираклиевич собрал все подробности насчет тех десяти тысяч!

– Каких еще тысяч?
– удивилась Ирина.

– Таких, что ты вымогала у Тамаза в Пицунде. Ты в тбилисской тюрьме еще не бывала?

– Десять тысяч?.. Вымогала?..
– Ирина опустилась на стул.

– Вот, смотри!
– достала Натэла Серапионовна бумажку из сумочки, помахала над Ириною в высоко вытянутой руке.
– У меня есть документы! Тамазик попросил эти деньги откупиться от абхазов. А Реваз Ираклиевич все выяснил: это ты с него требовала, ты!

!Красные купюры закружились, полетели, как ржавые листья, во тьме, то и дело высвечиваемые пронзительным сиянием маяка; Тамаз шел по базару, осыпая Ирину лепестками роз!

– Хорошо, Натэла Серапионовна, - сказала Ирина.
– Я подумаю. Только оставьте меня сейчас одну.

Свекровь пикнула электронными часами:

– Сегодня среда? В понедельник передаю документы следователю.
– И, задержавшись на мгновенье в дверях, произнесла эдак проникновенно: - И послушай моего доброго совета, милочка: никогда никого не лови больше на смерть. Это грех. Кощунство. Ах, да!..
– как будто вдруг вспомнила.
– Ты ж некрещеная!

– Откуда вы знаете?!
– простонала Ирина.

– Как откуда?
– спросила свекровь так наивно, как только сумела. Конечно, от Тамазика.

И ушла.

Все плыло у Ирины перед глазами! Она вытащила из-под кровати чемодан, сумку, стала, как сомнамбула, бросать в них одно, другое! Приостановилась на мгновенье, огляделась в задумчивости. Взяла банан-двухкассетник. Включила. Ожила мелодия, та самая, под которую добиралась Ирина от Сибири до Грузии.

Снова принялась было за сборы, но вернулась к магнитофону, поставила на пол, посреди комнаты, присела на корточки. Вырубила музыку, нажала на красную кнопку записи. Сказала: