Шрифт:
Рядом со старушкою стояла девушка лет двадцати: внучка ли, правнучка, и жадно, напряженно вслушивалась в получужой язык.
– В Москве?
– и Ирина улыбнулась.
– А я, знаете, никогда в жизни в Москве не была. Мы из Тбилиси, правда, Тамазик?!
– крикнула вдруг на всю улицу и расхохоталась.
– Так вот он какой, Париж!..
– Ирина стояла у Триумфальной арки и смотрела на залитые ярким желтым светом, обдуваемые искусственным предрождественским снегом сказочные Елисейские Поля, на десятки стройных, высоких, в разные цвета выкрашенных еловых деревьев.
– Ты так говоришь, - отозвался Тамаз, - будто впервые его видишь.
– Конечно, впервые! Конечно, Тамазик, впервые!
В модном салоне Ирина с помощью двух продавщиц примеряла один туалет за другим: все шли ей, каждый менял до неузнаваемости, но только, кажется, прибавлял красоты и обаяния.
Иринины облики мелькали перед Тамазом калейдоскопом так, что аж голова шла кругом!
09.12.90
Катиться вниз было страшно и весело; сильно, правда, бросало из стороны в сторону, и так вдруг бросило на небольшой пригорок, что отвернуть, отклониться не получилось.
Лыжа наткнулась на лыжу, ускакала, освобожденная автоматическим креплением, Ирина полетела кубарем, зарылась в снег.
Но Тамаз уже был тут как тут: лихо вспорол белую целину прямо перед женою.
А она улыбалась, обметая варежкою выбившиеся из-под шапочки волосы. Тамаз повалился рядом, принялся целовать Ирину.
Она отбрыкивалась, счастливо хохотала, пока вдруг не попала, затихла: это были те же самые кони, только карета стояла уже на полозьях и вместо выгоревшего ковра осенней травы расстилалась кругом белая целина.
Шевалье на своем вороном ускакал далеко вперед, и теперь уже дама пыталась его нагнать, покрикивая на кучера. Шевалье даже не оборачивался.
– Herr Awchlediani! Herr Awchlediani! RuЯland!
– голос отельного служителя не вдруг пробился в сознание Ирины сквозь топот коней: служитель стоял наверху, возле игрушечного шале, держал на отлете трубку-радиотелефон.
И, хотя звонок из России мог означать что угодно, самое приятное тревога кольнула Ирину.
Тамаз тоже встревожился: бросил жене лыжи, закарабкался наверх. Ирина не поспевала.
Когда же выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.
– Маме очень плохо, - объяснил Тамаз.
– И еще: проект на конкурсе провалили!
12.12.90
Такси остановилось возле тамазова родительского дома под вечер. Ирина наладилась выходить.
– Погоди, - сказал архитектор.
– Видишь ли!
– и замялся.
– Я очень надеюсь - ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А?
– и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо.
– А ты поезжай в мастерскую! Видишь ли!
– повторил.
– Наши, грузинские дела. Не все тут так просто! Ну?.. Я или заеду за тобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудь!
– Но, может!
– гордость боролась в Ирине с тревогою, обида - с любовью, - может, я подожду в машине?
– Не надо, - качнул головою Тамаз.
– Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, - и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.
– Тамаз!
– крикнула Ирина вдогонку отчаянно.
– Тамаз! У меня даже денег нет - расплатиться.
Хлопнула, ухнула подъздная тяжелая дверь.
– Он оставил, - сказал водитель, не оборачиваясь.
– Поехали.
– Раз оставил - поехали, - согласилась Ирина.
Такси тронулось. Ирина покусывала пальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдет!
13.12.90
Тамаз появился под утро. Вошел в мастерскую крадучись, и Ирине, которая, конечно же, бодрствовала, показалось, что не потому крадучись, что заботится о ее покое, а потому, что чувствует себя виноватым.
Она лежала якобы во сне, дышала ровно, пока Тамаз беззвучно раздевался, а, когда он осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:
– Что мама?
Тамаз даже вздрогнул:
– Мама?
– Ну да, - пояснила с легкой издевкою в голосе.
– Мама.
Тамаз заикался очень редко - и вот, это был как раз тот случай:
– П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.
– Ее сильно расстроило, что я выздоровела?
– спросила Ирина.
Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить.
17.12.90
Натэла Серапионовна давила на звонковую кнопку: Ирина пристально рассматривала свекровь сквозь широкоугольный, искажающий мир глазок. Потом открыла.