Один из них, рыжий, отложив карандаш, сказал:

– Может, хоть улыбнешься?
– и, видя, что Ирина не понимает языка, продемонстрировал.

Ирина послушно растянула рот.

– Нет, - объяснил рыжий.
– Глазами, - и, бросив в раздражении карандаш, обеими руками ткнул себя в глаза.

Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.

Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.

– Развесишь по мастерской, когда я?..
– спросила Ирина, не договорив: умру!

Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu, растерянные, не зная ли, не решаясь, куда ткнуться.

Вкатила скорая. Санитары понесли носилки, на которых, прикрытая простынею, лежала мертвенно-серая красавица мулатка. Из кабины выбралась женщина-врач, бросила пару слов дежурному и тут обратила внимание на нашу парочку, улыбнулась и, подталкивая узнавание, ударила в ладоши раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнула ножкою.

– Какие встречи!
– сказала, когда и Тамаз, и Ирина, наконец, улыбнулись.
– Меня звать Анни!.

Санитар катил по бесконечной древней галерее каталку с мулаткою, которую сопровождала докторица, а Тамаз и Ирина сопровождали в свою очередь ее.

– Дура!
– кивнула на каталку Анни.
– Не ценит жизни! Вогнала в вену тройную дозу омнопона.

– Омнопон?
– вылущила Ирина из невнятной ей французской речи знакомое словцо.

– Mais oui, oui, - улыбнулась врачиха.

– Самоубийца, - пояснил Тамаз.
– Грешница. А откуда ты знаешь этот! ну как его?

– Омнопон?
– напомнила Ирина.
– Сильное обезболивающее. Я папу целый месяц колола. Перед смертью.

– Сама?
– удивился Тамаз мужеству жены.

– А у нас пока медсестру дождешь!

– Она говорит, - перевел Тамаз для Анни, выказавшей на лице заинтересованность, - что колола отца, когда он умирал.

– Mais oui, oui!
– согласилась та.
– Как и во всем на свете, тут главное - доза.

– Она говорит, - сказал Тамаз, - что главное - доза.

– И все-таки удивительно, - кивнула француженка в сторону мулатки. С одной стороны, самообладание: надо ж в такой момент в вену попасть! С другой - непонятная в самоубийце страсть к комфорту.

– К комфорту?
– переспросил Тамаз.

– Самая приятная смерть, - сказала Анни.
– Сладко засыпаешь. И - эстетичная.

– Она что, уже умерла?
– побледнела Ирина.

– Quoi?

Тамаз перевел.

– Пока нет. Может, и вытащим!
– качнула врач головою с некоторым сомнением.

– Что она сказала?
– напряглась Ирина.

– Что вытащат.

– Нет, перед этим.

– Что это самая приятная смерть. Как будто сладко засыпаешь. И самая эстетичная. Только это она говорит чушь!

"Рено" Анни медленно ехал по главной улице Saint-Genevieve du Bois, Ирина с Тамазом на "ягуаре" следовали сзади.

– И чего мы к ней потащились?
– ворчала Ирина.
– Сидели б да ждали результатов.

– Раз она сказала, что ей позвонят! Смотри как красиво!

Городок и впрямь был очень собою хорош, и в другой раз Ирина, конечно, заметила бы это. "Рено" свернул направо, наверх.

– Старый город, - перевел Тамаз надпись.

"Рено" остановился.

– Ну вот, - гордо сказала Анни у двухэтажного коттеджа красного кирпича.
– Тут я и живу!
– И добавила по-русски: - Будьте как дома.

Ирина лежала поперек широченной кровати в гостевой комнате и переключала телевизионные программы туда-сюда. В дверях появился Тамаз:

– Ты точно не хочешь есть?

Ирина только качнула головою.

– Ты б видела, что за ужин приготовила Анни! Оливки, фаршированные анчоусами! Форель с луком! Маринованная лососина! А какое вино! А у тебя как назло пропал аппетит!

– Ты издеваешься надо мною, Тамаз, да?
– спросила Ирина.

– Почему издеваюсь? Ах! Я совсем забыл сказать: звонили из клиники. Ты совершенно здорова! Слышишь! Совершенно здорова!
– и Тамаз бросился к Ирине, поднял ее на руки, закружил.

Улыбающаяся Анни стояла в дверях:

– Не так уж и совершенно! Ты забыл, что ей надо обратить серьезное внимание на гланды?

06.12.90

Преклонив колени, Ирина поставила свечку перед ликом Богоматери.

У придела, недалеко от дверей, замерла старушка в черном, и, когда Ирина вышла на залитую солнцем улицу предместья к поджидающим ее в "ягуаре" с открытым по случаю хорошей погоды верхом Анни и Тамазу, последовала за нею.

– Простите, барышня, - сказала по-русски, но с легким каким-то налетом акцента.
– Как там в Москве? Неспокойно, да? Не опасно съездить?