– Заткнись, - буркнул Паша.

– Зря Вы, шеф, мне грубите. Я ведь гордый. А без меня Вы прогорите в полгода. Вот честное пионерское.

Помолчали.

За окнами текла слякотная Москва.

– Могли бы отбрить меня потоньше. Пообиднее. Сказать, например, что она на меня даже не глянула. Так... мазнула мимо, как по манекену... Но Вы этого даже не заметили. Потому - оказались вынуждены грубить...

Между тем впереди, за звуконепроницаемым стеклом шел скупой разговор и между юными бандитами.

– Мне, конечно, все равно, - сказал из них тот, который не вел машину, - но все-таки она слишком уж наглая. Поучить бы. А то никто ей, вишь, не нужен.

– Предложи, - кивнул головою в сторону перегородки тот, который вел.

– Толку, - не согласился первый.
– В благородного играет, - и тоже слегка кивнул на перегородку, обозначив, кто именно играет в благородного.
– Граф... Ты просто братану своему скажи. Пусть с дружками погоняет ее маленько. Толку от него больше все равно никакого. Алкаш... Вхожу в долю.

То ли обиженный за братана, то ли не увлекшись задачей, тот, который вел, сказал:

– Вот еще, в долю! Лично мне на все это насрать. И на бабу на эту, и на шефа...

– Ладно, - отозвался тот, который не вел.
– Про шефа будем считать, что я не слышал. Сотни твоему братану на такое дело хватит?

Тот, который вел, скорчил неопределенную гримасу, которую тот, который не вел, счел за гримасу согласия:

– В общем, заказываю!
– и полез в карман за сотней.

***

– Игра сделана, ставок больше нет!
– Шарик вылетел навстречу диску, попрыгал по лункам и замер совсем в другом месте, чем предполагал Паша. Тот же, кто помоложе, Алексей, три четверти фишек, пододвинутых очаровательной крупьершей, крашеной, очень коротко остриженной блондинкой в форменном вишневом блейзере, спрятал в карман, остальные снова поставил. На последнюю четверть.

Паша полез в свой карман - там осталось две жалкие фишки.

– Одолжи!
– протянул требовательную руку Алексею.

Тот пожал плечами, протянул целую горсть.

Паша взял несколько, поставил на 13.

– Игра сделана, ставок больше нет!

И снова - кучка, пододвинутая к Алексею. И снова - Паша в нулях. И снова - протянул руку.

– Так мы минут через двадцать останемся голыми, - шепнул Алексей с ядовитой улыбкой.

– Я проигрываю свои деньги, - налился кровью уязвленный Паша, крахмальная манишка которого была уже сильно изломана и залита вином.
– Все, что взял у тебя - верну!

– И свои, и нет, - ответил Алексей.
– Деньги в деле. Что же касается Вашей зарплаты - Вы ее просадили до конца года минут сорок назад.

Паша еще сильнее, хоть казалось, что дальше уже некуда, налился кровью, готовый взорваться и подбирая слова пооскорбительней.

– Ставьте на черное, на вторую четверть и на девятнадцать, - не дал ему этой возможности Алексей, протягивая горсть фишек.
– На девятнадцать - не больше десятки. Так, для азарта...

Паша сыграл желваками, но поставил так, как велел Алексей.

– Проиграю, - сказал, - этот долг не верну.

– Больше тогда не получите, - снова пожал Алексей плечами. А сам поставил аккуратную стопочку фишек как раз на девятнадцать.

– Игра сделана, ставок больше нет!

И шарик скакнул именно на девятнадцать...

– Все, хватит! Пошли!
– буквально насильно оттащил Алексей Пашу от стола, когда выигранные фишки были собраны.

Они двинулись к бару, сопровождаемые тенями-телохранителями, а место у рулетки тут же втянуло в себя следующих желающих испытать судьбу.

– Ему - сухой мартини, мне - Манхэттен, - заказал Паша.
– Сколько там я тебе задолжал?
– высыпал на стойку пригоршню фишек, и, пока Алексей отсчитывал, попытался разразиться философской сентенцией:

– Три вещи все-таки невозможно купить за деньги...

– Молодость, - чуть пародийно начал перечислять за него Алексей.

– Молодость можно, - перебил Паша.
– В определенном смысле. А в определенном - не нужно, ибо...

– ...ибо каждый возраст имеет свои преимущества, - снова не без издевки закончил за него фразу Алексей.