– Тю-тю-тю-тю-тю...
– выступил первый наперерез женщине и сделал козу.
– Какая хорошенькая девочка!..

Певица оглянулась и увидела третьего.

– Да что вы, ребята, - сказала.
– Я уж давно... бабушка...

***

Темная мужская фигура, потягивая пиво "Bayerokt" из высокой темно-красной банки, стояла у окна лестничной площадки в парадном напротив и наблюдала сцену.

Там какое-то время длились кошки-мышки, потом - пронзительный женский крик, тут же прерванный ударом... И началось жесткое, жестокое избиение женщины троими бугаями...

***

"Раковая шейка" - милицейский патруль, - медленно продвигаясь переулками, чуть притормозила.

– Кричат вроде?
– прислушался сидевший за рулем сержант и врубил передачу.
– Ишь, говноеды, чо делают, - показал напарникам на стоящий при въезде в переулок "кирпич".
– Движение все организовывают...
– и сплюнул в окно, снова прислушался.
– Как, тихо?
– сверил свое впечатление с впечатлением товарищей.

– Тихо, - успокоил с заднего сиденья мент и погладил автомат.

– Поехали, - сказал третий.

"Раковая шейка" медленно проехала по переулку: уже совершенно пустому, - ни парней, ни женщины, - и свернула за угол.

***

Алексей, пьяненький, веселый, гнал по переулку длинную темно-красную банку из-под пива и пел песенку про пять минут из "Карнавальной ночи".

Ударившись о смерзшийся снежный ком, банка срикошетила в подворотню и медленно, крутясь, остановилась возле самого невидящего глаза лежащей без сознания Певицы, нацелилась клювом изображенного орла.

Алексей завернул за банкою и увидел женщину.

– Эй, что с вами?
– склонился над нею, пытаясь заглянуть в лицо, превращенное ребятками с лампасами в сплошной синяк

Певица застонала, что сделало ненужным выяснение: жива ли.

– Милицию? Скорую?

– Пожалуйста, - сказала Певица.
– Не надо ничего. Это ГБ. Везде все схвачено... И домой нельзя...
– Улыбнулась, если это слово можно было применить к этому лицу, выдохнула.
– Господи! Как вы похожи на моего отца...
– и вырубилась.

Алексей тоже слегка улыбнулся, наклонился, взял Певицу на руки - точно: как маленькую дочку, - и понес...

***

Такси подвернулось подозрительно быстро. Шофер оказался подозрительно услужлив: помог Алексею втиснуть Певицу на заднее сиденье. Сам Алексей, открыв обычно наглухо задраенную в таксомоторах левую пассажирскую дверцу, сел рядом, положил голову Певицы себе на колени, ласково-успокаивающе поглаживая по волосам. Шофер, не спросив почему-то - куда, - тронул с места, вывернул на Тверскую, малолюдную, но всю в зазывающих, горящих витринах и рекламах, и поддал газу...

Одному Богу известно - обратила бы Певица внимание на все эти подозрительности, будь она в состоянии хоть что-нибудь воспринимать.

***

Такси зарулило во двор одного из монстров сталинской Москвы - небоскреба в Котельниках.

Алексей с помощью шофера извлек из машины Певицу. Она пришла в себя:

– Где я? Куда Вы меня привезли?

Алексей широко улыбнулся:

– А куда б тебе хотелось?

Певица невольно отозвалась на улыбку улыбкой:

– Куда скажете...

– Тогда отдыхай...

...Обитая железом служебная какая-то дверь...

...служебный же, неухоженный, огромных размеров лифт...

...лесенки, коридоры, двери...

...которые Певица видела как бы в полусне...

...и, наконец, покой старого кожаного дивана.

Заботливые руки Алексея стягивают с Певицы сапоги...

...подкладывают ей под голову подушку...

...и Певица проваливается в сон...

***

...в котором - солнце, море, город Севастополь начала пятидесятых годов.

И - отец, пронизанный этим солнцем, сидящий под окном у стола и, потягивая прямо из горлышка "жигулевское", выклеивающий плашки на самодельном баяне.

А за окном - летящий по ветру парусник...

***

Разбудила Певицу собственная ее же песня, громкая, искаженная хилым хриплым динамиком дешевенького приемника.

– Валь, ради Бога, заткни ты эту блядь...
– еще не открыв глаз услышала Певица голос давешнего своего спасителя, и реплика почему-то не огорчила, не обидела, а вызвала улыбку, от которой тут же стало больно избитому лицу.