Шрифт:
– Ежели наше - чего ж т тут живешь?
– спросил кто-то ехидный, и реплика прозвучала уже не так неуместно.
– Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни за грош?!
– Заботливый какой, - понеслось в ответ.
– Вот и отдай дедово!
Толпа уже почувствовала, что нормального, искреннего разговора не будет, и зашумела, загалдела по-прежнему:
– Хватит нае..вать!
– Фургон открывай!
– Показывай водопроводчиков!
– Товарищи!
– пытался перекрыть Кузьма Егорович галдеж.
– У нас же правовое государство!
– Прав до х..
– жрать нечего!
– выкрикнул из толпы бас!
Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероника с крыльца наладилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлица на защиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышла все-таки мать. Завладев аппаратом, вскрыла его, вырвала пленку.
– Ему и так тяжело!
– сказала.
– Шлюха вонючая.
– Это я шлюха?!
– изумилась Вероника.
– Я?!
Висящий на заборе пикетчик орал тем временем:
– Неделя до Нового Года, а у них елка горит!
– И гусь на столе!
– добавил прилипший к щели другой.
– С яблоками?
– поинтересовался из толпы кто-то веселый.
– Масонам продались.
– Рождество празднуют.
– Католическое!
– Товарищи, товарищи!
– все пытался унять Кузьма Егорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла.
– Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.
– Ага! Мы и виноватые!
– Всех не перевешаешь!
– отвечали ему.
– Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!
Толпа волновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.
– А!
– сказал вдруг Кузьма Егорович и жестом, каким бросают на стойку в кабаке последний рубль или - по национальным преданиям - бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку.
– Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургон!
Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпа уважительно давала дорогу. Никита наблюдал серьезно, приподняв Веронику; та втихую перезаряжала аппарат.
Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим на шее, отпер замок. Кузьма Егорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел за всем этим с некоторой боязливой оторопью.
Мент спрятал пистолет в кобуру. На порожек-крыльцо подтянулась Жюли. Кузьма Егорович, едва двери фургона распахнулись, ловким пируэтом взлетел внутрь и тут же появился со свиным окороком в руке:
– Ну! налетай, ребята! угощаю!
– и протянул копченую ногу в толпу, которая испуганно отступила, образовав перед фургоном пустой полукруг.
Вилась, посвистывала метель.
– Ну, кто смелый?!
Смелых не оказалось.
Кузьма Егорович размахнулся окороком как спортивным снарядом и метнул его прямо в толпу:
– Кушайте на здоровье!
– Виртуоз!
– шепнула Никите восхищенная Вероника.
Кузьма Егорович то скрывался в недрах, то появлялся в проеме и швырял в толпу связки колбас и гирлянды сосисок, огромные рыбины и баночки с икрою, бутылки коньяку и шампанского! Народ постепенно приходил в себя, подтягивался к фургону. Вот кто-то понахальнее залез к Кузьме Егоровичу - помогать, вот еще один! Кузьма Егорович оценил, что дело пойдет и без него, выпрыгнул наружу.
Толпа сильно поредела. Плакатиков видно не было. Одна тень, другая, третья - сквозь снежную пелену - мелькали с ношами под мышками.
Кузьма Егорович взошел на крыльцо.
– А ну, ребята!
– сказал.
– У кого есть время - заходи! Отметим Христовое Рождество, - и обнял Жюли эдаким чисто российским манером (вспыхнул вероникин блиц).
– Принимай гостей, хозяюшка!
Но желающих не нашлось. Или, может, просто со временем у них у всех было туго: последние пикетчики, нагрузившись, чем осталось, покидали поле боя, оставляя по себе истоптанный снег, пустой фургон да валяющиеся на земле гневные плакаты, заметаемые метелью!
Милиционер, достававший давеча пистолет, обратился к Равилю, который провожал взглядом остаточные молекулы разгневанного народа:
– Товарищ майор, можно уйти пораньше? Мне позвонили: в двадцать часов, ровно, жена сына родила. Тоже в милицию парень пойдет!
Нестарая женщина (хоть и в штатском, а явно военная) и аналогичный молодой человек мыли на кухне посуду. Двое других парней, доубирающие разоренный пиром стол, попутно успевали перехватить то рюмочку, то кусочек провизии.