Он мигнул опять. Обмяк, ссутулился. Стал смотреть в угол. А я... тоже в угол, в другой. Потом Лоська с опущенной головой сделал шажок, другой. И такими вот мелкими шажками пошел ко мне по одной половице. Пол был старый, тонкая половица прогибалась и поскрипывала. Лоська двигался, набычившись, будто собирался уколоть меня волосами-сосульками. Я обмерла на стуле. Лоська остановился в полуметре, опустил руки, позабыв про дырку. Хлопнул толстыми своими губами, пробормотал:

– Жень... не злись. Просто... я...

Много ли надо человеку для счастья? Я поняла что сейчас прижму костлявого обормота к себе и зареву, как провинившаяся и прощенная первоклассница. Чтобы не случилось такого скандала, я дотянулась до валявшегося на столе гребня (деревянного, с рукояткой) и велела:

– Ну-ка стой смирно. Не мотай головой...
– и принялась остервенело расчесывать Лоськины сосульки. Он веселел на глазах.

– Ай!.. Голову оторвешь!..

– И оторву. Зачем она тебе, такая дурная?

– Зимой шапку носить... Жень, ты не злишься? Я же...

"Понятно. Застеснялся, застыдился своего замызганного наряда, вот и брякнул про "приютского ребенка". А я... дура, да и только..."

Лоська опять ойкнул. Сказал дурашливо:

– Если хочешь, можешь меня это... воспитательным "тиклером"...

– Не смей говорить глупости! Человек никогда не должен давать себя в обиду.

– Тогда и ты... не обижайся.

– Я и не обижаюсь. И... всё. Как говорил Гамлет в переводе Пастернака, "дальнейшее - молчанье"... Знаешь, кто такой Гамлет?

– Знаю. Кино же есть... А Пастернак - это поэт?

– Поэт и писатель. Поумнеешь - прочитаешь...
– Я последний раз провела гребнем по Лоськиным сырым волосам.
– Ну вот, стал похож на человека. Всегда бы так...

"А влезешь сейчас в свои балахоны - и опять бомжонок с Рябинового бульвара..."

– Лоська, хочешь я тебе костюм подарю! Не бойся, он не кусачий, летний. Его раньше брат носил, но он почти новый. А?.. Только давай без глупостей про приюты и гуманитарную помощь! Мне просто жалко, что костюм лежит без дела. На нем ведь корабль. Корабли... они плавать должны, а не лежать в темном ящике... Ну?

Он опять надул губы. Но без обиды.

– Чего "ну"? Покажи... корабль-то.

Я кинулась в большую комнату, там стоял наш древний "семейный" комод. Вытянула тяжелый ящик. Перетряхнула стопку старых штор, полотенец, салфеток. Илюшкин костюмчик лежал среди них - выстиранный, поглаженный, словно ждал хозяина. Я вернулась в комнату. Развернула перед Лоськой сине-зеленую рубашку-водолазку с красным галиотом на груди.

– Ух ты...
– шепотом сказал Лоська.

– Ну-ка, примерь.

Лоська не капризничал. Вмиг натянул шорты, умело завязал на поясе шнурок, нырнул головой и руками в рубашку. Разгладил ее на груди. Вопросительно глянул на меня.

– Во!
– я показала ему большой палец.
– Иди в прихожую, там зеркало.

Напротив двери стояло трюмо - такое же древнее, как комод ("приданое" маминых родителей, которых я никогда не знала). Я включила свет. Лоська во всей красе отразился в пятнистом стекле. Костюм оказался широковат, но лишь чуть-чуть.

Лоська посопел, повертелся перед зеркалом на пятке. Шортики были, конечно, короче его старых портков, он, хмыкнув, потер над загаром светлые места. Но ни стесняться, ни упрямится не стал. Спросил только:

– А Илья не станет ругаться?

– Да с какой стати?! Только рад будет, что вещь пригодилась!

По правде говоря, я не была уверена, что Илья обрадуется. Вдруг эта ребячья одежонка дорога ему, как память о днях, когда он был мальчишкой? И когда папа...

Ну да ладно! В конце концов есть фото. И все равно ничего теперь не поделаешь.

Лоська уже "врастал" в обновку. По-хозяйски поправил штаны, одернул рубашку. А когда вернулись в комнату, деловито затолкал в кармашек на бедре свою монетку...

– Ой, Жень, здесь что-то есть, в кармане...Вот...
– И протянул сложенную бумажку.

Видно, что бумажка лежала там с давних времен, была выстирана вместе с костюмом и вместе с ним попала под утюг. Плоская, засохшая. Тихо захрустела, когда я стала разворачивать.

Это был листок из редакционного блокнота - наверняка из папиного. С грифом "Редакция газеты "Городские голоса". Кроме этих типографских букв были и рукописные - строчки, написанные лиловым шариковым стержнем. Они слегка расплылись, однако читались легко... Легко, но непонятно: "Три слова по три буквы. Три имени. Ар-до-кап. Угадай, какую роль будет здесь играть пароль!"