Крапивин Владислав Петрович
Шрифт:
– Я хочу признаться, - сумрачно выговорила я.
– Нет у меня никакого срочного дела, только вот, книга. Просто мне... хотелось самой отдать ее тебе, и поскорее. А тут эта нога...
Он кивнул, книгу положил на стул. Взял себя за подбородок.
– Я тоже хочу признаться. Только ты в хорошем, а я наоборот... Я сейчас достал из кармана монету с "Перси Дугласом". Чтобы отдать... А она бряк на пол - и в эту щель...
– Он ступней в сером носке провел по щели между половиц.
– Теперь никак не достать, да?
– Ну... разве что при капитальном ремонте, - огорчилась я. И сразу встряхнулась:
– Да ладно! Не будем унывать!
– Жалко же, - виновато бормотнул он.
– Коллекция будет неполная.
– А она и так не полная. И кроме того...
– я решилась наконец еще на одно признание.
– Все равно я хотела подарить ее тебе.
– И, кажется, порозовела, будто красна девица на первом свидании.
Он печально глянул через стекла.
– Да?.. Тогда еще больше жалко.
И тут мы услышали Лоську. Оказывается, он стоял в дверях.
– Женя, ты подари другую монетку. А то ведь обидно...
Будто я сама не догадалась бы!
– Да!
– Я вытряхнула денежки-кораблики из футляра (всего-то три теперь), они звякнули на столе.
– Пашка, выбирай!
– Да что ты. Не надо...
– Надо...
– я посмотрела в упор. "Неужели не понимаешь? Ведь получилось, что мы как одна корабельная команда". Лючка тогда сказала даже более правильные слова:
"корабельное братство". Может, случайно обронила, но правильно. "Разве ты не согласен?"
Пашка нагнулся над столом. Глянул через плечо на меня, на Лоську, опять нагнулся.
– Можно бригантину?
– Конечно! Это "Сэнчери", "Столетие". Так ее назвали в честь юбилея судовой компании!
– Я говорила, кажется, слишком весело - чтобы Пашка не подумал, будто мне жаль. Мне и правда было не жаль!
Пашка повертел монету, посмотрел с двух сторон. И вдруг:
– А королева на тебя похожа. То есть ты на нее.
Я расхохоталась от души:
– Ох и сказал! Смотри - она королева! А я... никакая.
Он старательно глянул еще раз на монету, на меня.
– Нет ты "какая". Похожа... Да не бойся, ее величество про это не узнает...
И мы стали смеяться уже втроем.
И пошли пить чай.
А потом Пашка заторопился:
– У меня дома все еще кавардак. Хотел сегодня закончить уборку, а сам сюда.
Родители придут - будет цирк... Женя...
– Что...
– Я завтра приду! У меня бабка, она всякие лекарства готовит, народные. Только сегодня ее нет, завтра приедет, я у нее возьму мазь для ноги. Сразу все пройдет, испытано... И мы - в библиотеку, книжку отдавать. Ладно?
– Один-то боишься?
– поддела я.
– Конечно. Как начнут воспитывать...
– Могут и при мне.
– А ты заступишься.
– Ладно уж...
Они с Лоськой утащили вниз по лестнице бренчащий велосипед. Лоська вернулся, и мы помахали Пашке из окна. А он нам. И укатил с завернутой в газету книжкой на багажнике. И я... вдруг поняла, что нога у мння уже ничуточки не болит. Ступай, как хочешь! Сперва не поверила даже. Потопталась... Ура! Одно обещание мази сработало как лекарство!
– Лоська, пойдем погуляем! У меня все прошло!
Он сказал опасливо:
– Смотри, чтобы хуже не стало.
– Не станет! Мы недалеко, до кафе "Паровоз". У меня десять рублей есть, угостимся мороженым.
Лоська не стал отказываться.
Мы за пластмассовым столиком съели по большой порции земляничного.
– Не капни на паруса.
– Не страшно, капли тоже красные... Женя...
– Что, Лось?
– А Пашка... он хороший. Мы, пока ехали к тебе, поговорили, и сразу... понятно.
– А ты не хотел к нему идти.
– Я не не хотел, а думал...
– Что?
Он вытер запястьем губы, глянул исподлобья.
– Думал... вы станете вдвоем дружить, а я... опять...
– Ох, балда! Все-таки надо дать тебе по загривку.
– Ага, дай, - он согнулся, сунулся ко мне головой. Я пятерней прошлась по его волосам-колючкам. Столик зашатался, на нас оглянулись соседи. Мы встали и поскорее ушли. И побрели куда глаза глядят. По улице Машинистов.
– Женя, я забыл сразу сказать... Мама велела передать спасибо за подарок. За этот...
– он потеребил подол с якорями.
– Сперва удивилась, когда меня увидела, потом... в общем, говорит: хорошо, что ты с ней подружился. То есть с тобой...