Я тоже не мешкал. Запалив фитиль, я раскрутил сбоку над головой за ремешок одну из гранат и оправил ее в полет, по высокой параболе. Граната взорвалась, не долетев до рядов неприятеля. Но все же последовавший взрыв несколько напугал лошадей, заставив их раздаться в сторону.

В железной монолитной стене вражеской кавалерии появилась трещина. Туда я и отправил остальные две гранаты. Взрывы! Бах-бах. Фонтаны огня, дыма, высокие гейзеры из искр и пыли. Лошади валятся, ломая ноги, всадники летят кувырком через голову. Стена из конников передо мной треснула, кони подались в обе стороны, масса стала рыхлой. Османы в этом месте не выдержали и расступились, рассеялись подобно водяным брызгам.

Теперь пришло время взяться за пику. Слава богу, что турки в стычке пиками пожиже моих земляков будут!

Удар! Столкновение армий, больших конных масс, где воины не думали ни о лошадях, ни о собственных жизнях, сопровождалось огромным шумом и ужасным грохотом! Все вокруг содрогнулось и затряслось, словно бы внезапно началось сильнейшее землетрясение.

Мы с казаками прорывались в ослабленном взрывами месте сквозь ряды врагов, действуя плечом к плечу, и, клянусь богом, за нами оставались лишь трупы!

Живая стена колеблется, гнется, распадается! Глухой треск ломающихся пик заглушает на мгновение все другие звуки, затем раздается лязг железа и удары, — словно это тысячи молотов ударяют о наковальню, — и стук, — словно это тысячи мясников опускают топоры на колоду, — крики, стоны, отдельные выстрелы из пистолетов, вой ужаса.

Турки и казаки смешавшись, клубятся в каком-то ужасном вихре; наступает резня, струится кровь, теплая, дымящаяся, наполняющая воздух сырым запахом.

Я пикой вынес из седла своего пышно разряженного противника, так что тот и пикнуть не успел. Турка понизило как букашку булавкой. Я увидел залитое кровью лицо с обезумевшими от ужаса глазами, и мусульманин с диким криком рухнул с коня на землю.

Моя пика намертво застряла в теле врага и я быстро выхватил шашку. Пошла лихая рубка! Копыта наших коней ступали по обезглавленным телам! Казаки жалили, как кобры. Ряды турок дрогнули и начали рассыпаться. Даже лошади, возбужденные резней, участвуют в борьбе, бросаются на неприятельских лошадей и яростно кусают их, пока всадники рубятся и крушат противников.

Мы - ломим! Орда подалась назад. Уже десять рядов турецкой кавалерии в пылу кровавой сечи превращены в груды тел, истоптанных копытами, исколотых пиками, изрубленных клинками. Но непримиримые мусульмане еще сражаются. Бешенство овладевает ими, смертью они дышат, шахидами стать жаждут.

Битва между тем достигла высшего накала.

Я упорно, раздавая молодецкие удары во все стороны, прорывался сквозь конную схватку, сквозь окружающий меня океан беснующейся стали и вздымающихся облаков пыли, прямиком к Мухаммед-хану.

– Мухаммед-хан, собака, я иду к тебе!
– кричал я в запале сражения.

Вахмистр из моей полусотни следовал за мной по пятам, но свирепый Мирза-хан, пылая неугасимой ненавистью, одним ударом отрубил ему голову. В это время другие спутники турецкого эмира набросились скопом на меня.

Я заорал, как обезумевшая от крови пантера, и, встав в стременах, рубил направо и налево, как сумасшедший, не переставая ни на мгновение усердно работать своей длинной шашкой. За смертельным вихрем ее эскапад не мог уследить глаз человека.

Лязг клинков оглашал округу, и искры летели, как от наковальни. Моя жестокость, дикая свирепость, животная энергия и нечеловеческая сила все же вызволили меня из этого безнадежного на вид положения. При этом я убил трех командиров, в том числе Ахмеда Атабека.

Мухаммед-хан, не выдержав нашего натиска, сбежал. Пропал мой замечательный трофей! Но и остальные турецкие кавалеристы, заметив, что их командиры обратились в бегство, тоже теперь улепетывают во всю прыть. Османы бросились врассыпную, как стая птиц, спасая свои жизни.

Наша конница гналась за ними, а они, не находя временами свободного места для бегства, сбивались в плотную массу, за которой по пятам мчалась казачья кавалерия, оставляя за собой потоки крови. Идеальный полигон для резни!

Тут мчится обезумевшая лошадь, влача за собой окровавленный труп своего всадника; а там лошади, более человечные, чем люди, стараются не наступать на жертв этой ужасающей мясорубки. Я догнал храброго Дост Саида и так страшно ударил с потягом его шашкой по спине, что у того брызнул спинной мозг из разрубленного хребта и запачкал шелковый кафтан и серебряный пояс.

Вода прорвалась в одном месте плотины, значит - быть наводнению. Другие наши полки тоже не подкачали и храбро напирали на опешивших турок. Те сразу дрогнули. Османское войско спасалось теперь бегством, бежало сломя голову и не разбирая дороги. Наша кавалерия гнала их, рубя по головам и и по спинам. Дороги из лежащих тел отмечали путь бегущей турецкой армии.