— Птаха, — Вильгельм выглядел удивительно серьезным, — а правда, что ты своим пением можешь разбить хрусталь?

Я даже пригляделась — шутит или нет. Но разве по нему поймешь? Лицо серьезное, глаза улыбаются, губы… Господи, почему у него такие красивые губы?

Я спросила осторожно:

— С чего ты взял?

Вильгельм неопределенно пожал плечами.

— Говорят.

Я слегка опешила.

— Вилл, ты же взрослый человек, как можно верить всяким глупостям?

— Почему сразу глупостям?

Он сгреб меня в охапку и оторвал от земли. Губы его, жадные, горячие, нетерпеливые, пробежались по моей щеке и остановились в уголке рта.

Я пристукнула от возмущения кулаками по широченной груди, по этой ослепительно-белой рубашке. Вот же медведь здоровый! Все ему нипочем.

А жаркие губы настойчиво продолжали свой путь. Они словно невзначай скользнули по подбородку и спустились ниже.

— Вильгельм! — мне пришлось повысить голос. — Ты что творишь! Вдруг кто зайдет?

— Пусть! Пусть заходят! Пусть все знают, как я тебя люблю!

— Виль…

Я булькнула и замолкла. Теперь и мои губы оказались заняты совсем другим куда более приятным делом. И это продолжалось безумно долго.

— Вильгельм… — выдохнула я, когда он оставил меня в покое. — Поставь сейчас же на место!

— Как скажешь, Птаха.

Этот медведь, этот бессовестный громила опустил меня на пол так бережно и нежно, что тут же был прощен.

— Так что там с хрусталем? — спросил он, как ни в чем не бывало.

Какой там хрусталь? Щеки мои горели огнем. Губы пекло. Сердце билось часто-часто, как птаха в клетке. Ну Вилл, ну поганец! Я обернулась к зеркалу и выдохнула с облегчением — хоть прическу не испортил медведь эдакий.

— Птаха? — напомнил он.

Я отошла на пару шагов, туда, где меня уже точно не смогут достать и покачала головой.

— Чушь! Полная ерунда!

— А жаль.

Вильгельм вел себя так, словно не было этих жарких минут. Он облокотился о камин, подпер кулаком щеку и протянул:

— Представляешь, какой бы ты произвела фуррор?

Вид у него сделался совершенно мечтательный. Свободный рукой он обвел пространство перед собой.

— Как сейчас вижу. Выходишь ты на сцену, садишься за рояль и начинаешь петь. А вокруг везде разлетается на осколки хрусталь!

Он глянул на меня вопросительно.

— Как тебе?

Я в ответ наморщила нос. И примирительно произнесла:

— Это невозможно! Так не умеет никто.

— А если не весь? — Он поднял вверх один палец. — Если только один единственный жалкий фужерчик? Тоже не можешь?

Я решительно покачала головой.

— Да? Жаль.

Вилл основательно задумался. Я смотрела на него и думала, почему этот красавец выбрал именно меня? За что небеса так милостивы ко мне? Чем придется заплатить за эту любовь? Здесь Вильгельм вдруг встрепенулся и просиял.

— Я знаю, как это устроить. У меня есть отличная идея!

Затею с бокалом мы не успели провернуть. Вильгельм обещал на следующий день сходить к артефактору. Выполнил обещание или нет, я так и не узнала.

А через день все газеты написали о помолвке лорда Вильгельма Ратье с этой…

Я невольно поморщилась. Даже сейчас, по прошествии десяти лет, мне не хотелось вспоминать ее имя. Преимущество этой дряни было неоспоримо — в ней текла графская кровь.

А я? А кто я? Всего лишь безродная певичка. Пыль под ногами местной знати. Птаха, чей голос приятно слушать по вечерам. Та, о ком можно забыть без угрызений совести.

Пальцы мои нервно скомкали кружево манжета. Нет уж! Больше я не совершу такой глупости! Я вольная птица и точка. А любовь… пусть он свою лживую любовь дарит другим дурочкам. Я же за десять лет поумнела. И нет во мне места сентиментальным иллюзиям.

Прошло. Переболело. Закончилось.

Мысли мои были насквозь лживыми. Я прекрасно понимала, что вру сама себе. Ничего не переболело. Ничего не закончилось. В моем сердце все еще бушевала эта чертова любовь. Бесконечная, как мерзкая заноза, что саднила и мешала мне жить.

— Леди Селия, я могу идти? Я уже все сделала.

Кетти смотрела на меня сквозь щель в ширме. Я словно очнулась.

— Да-да, спасибо, ты свободна. Жду тебя здесь перед полуночью.

Девушка кивнула и плотно задвинула бутафорскую перегородку. А я вернулась за рояль. Воспоминания о Вильгельме разбередили мне сердце. Пальцы сами открыли крышку и побежали по клавишам. Я почти не слышала мелодии, все еще была в прошлом. Минуло десять лет, а я никак не могла оставить в покое те самые счастливые воспоминания моей жизни. Никак не могла забыть предательство.