— Вот так всегда, — он с осуждением цокнул языком, глазами блуждая по хорошенькой попке и влажной промежности. — Сначала давай я покажу тебе мир, а потом иди и броди в темноте сам. Так нельзя, Гермиона.

Придерживая одной рукой, Теодор провёл головкой вдоль от ануса до клитора, раскрывая её набухшие половые губы и собирая обильную влагу. Грейнджер неуклюже ёрзала, пытаясь развернуться, но была надёжно прижата к полу его рукой.

— Так поступают только очень плохие люди, а ты же у нас хорошая девочка…

Теодор приставил член к её входу и слегка толкнулся, войдя внутрь всего на дюйм, но лишь для того, чтобы, звонко шлёпнув кожей о кожу, резко толкнуться на всю длину. Гермиона всхлипнула и так сильно сжалась, испугавшись его грубого толчка, что у Теодора перехватило дыхание. Он откинул голову, ловя под веками яркие, белые вспышки и наслаждаясь ощущениями. Узко, тесно. Какая же она была узкая. Он мучительно медленно отстранился и снова со шлепком погрузился в неё, наблюдая, как влажный от их общей смазки член проскользил внутрь.

Гермиона сладко всхлипнула и сжалась сильнее. Её мышцы были ещё напряжены, когда он вновь резко качнулся и снова глубоко вошёл внутрь. Тео делал это нарочно грубо, ему хотелось, чтобы девочка как следует почувствовала его напряжение, ощутила, насколько сильно он сейчас в ней нуждался и больше не пыталась сбежать, оставив его в таком виде. Но при этом всё же Гермиону стоило расслабить, поэтому Нотт перестал прижимать её к полу и, перенеся вес на колени, вновь нашёл пальцем клитор.

— Тео, я больше не могу… — пискнула она и жалобно посмотрела на него через плечо. Её руки дрожали, и она слабо упиралась ими в пол. Но Гермиона неплохо поработала вначале, поэтому Нотт был совсем не против, если б она просто прилегла и полежала, не двигаясь. Таким тёплым и горячим трупиком. В конце концов, он предлагал ей вернуться к дивану, сама не захотела.

Поэтому вместо жалости он двинулся внутри неё членом вверх-вниз и услышал, как Грейнджер судорожно, будто задыхаясь, заглотнула воздух и странно застонала. Тео на мгновенье замер, не вынимая из неё член и прислушиваясь — это был хороший знак, или она действительно там собралась умереть? К счастью, девочка дышала. Нотт мог бы даже сказать, что это было вполне возбуждённое дыхание.

— Спорим? — усмехнулся он, принимая «не могу» за вызов. Одну руку Теодор положил на бедро, направляя её на себя, а второй продолжил ласкать в той манере, в которой ей понравилось в самом начале. И в этот раз она уже громко, томно простонала. Нотт самодовольно усмехнулся — вот это то, что надо!

Его бёдра быстрыми толчками ударялись о неё снова и снова, громко шлёпаясь и влажно хлюпая. В тишине комнаты это всё было так отчётливо, что ему показалось, будто их пошлые стоны мог слышать весь дом. И ему всё нравилось. Тео обожал все эти звуки. Он любил, чтобы было громко, мокро и развязно. Опять и опять. Теодор двигался в ней, чувствуя упоительный, пряный запах их общего возбуждения, и это окончательно сводило его с ума. Нужно было сдержаться. Поэтому Нотт ещё несколько раз с силой толкнулся в неё и задержался внутри, прислушиваясь к собственной сумасшедшей пульсации.

Сердце колотилось так быстро, будто бы это были последние секунды его жизни, и оно должно было отстучать весь свой неизрасходованный запас за минуту. Теодор прерывисто выпустил воздух сквозь зубы, пытаясь сдержаться и не кончить здесь и сейчас… Ему казалось, что каждая вена в теле натянута, словно струна. Было отчаянно сложно держать себя в руках. Тео старался не двигаться, сосредоточившись на том, чтобы Гермиона тоже горела и сходила с ума вместе с ним. Он ласкал пальцами, нажимал, сжимал, кусал за плечо и балансировал на грани собственного максимального напряжения, удовольствия и боли. Почти агония. Безумно хотелось подвести к этому и её.

Девочка же оказалась более стойкой, чем он. Её, видимо, не устроила внезапная остановка, поэтому Гермиона, постояв неподвижно совсем немного, решила взять всё в свои руки и начала потихоньку двигаться сама, медленно насаживаясь на его член. Теперь пришла очередь самого Теодора жалобно стонать. Ему казалось, что он вот-вот готов взорваться, лопнуть от возбуждения, но её медленного темпа было недостаточно. Не хватало какого-то невесомого касания, и Тео был готов стонать, унижаться и умолять её о нём. Давай уже, сожми меня!

Грейнджер кусала костяшки пальцев и сама пыталась сдерживать сдавленные крики. Видя, как она впивается зубами в собственные пальцы, Теодор усмехнулся и в отместку за свои мучения усилил давление на клитор. Её тихие стоны сменились звонким, жалобным поскуливанием.

Ему тоже казалось, что вот-вот — и можно умереть. Возьмёт и лопнет от давления крови голова, надуются и треснут неловкие пальцы-сосиски, которые почему-то совсем перестали слушаться… Грейнджер всё продолжала и продолжала самостоятельно насаживаться на его пульсирующий член. Тео испуганно подумал, что если сейчас его бедное сердечко не выдержит напряжения и он случайно здесь откинется, то это её не остановит. Она даже не заметит. Нотт в ужасе широко распахнул глаза, наблюдая, как та сочно насаживалась на всю длину и с силой ударялась о его бёдра своей круглой, упругой попкой.