Но мне все равно. Она может делать все, что захочет. Кто я такой, чтобы говорить ей нет? И пусть странные, извращенные мужчины смотрят на её фотографии. В конце концов, это я лежу рядом с ней в постели. Я тот, кто прижимается к ней ночью. Я тот, от кого у неё есть ребенок.

Не они.

Подводя итог: она моя. И я весь её.

— И все же, — говорю я, — Грей, он на тебя кричал. И, судя по всему, все должно быть очень плохо.

— Просто брось это, ладно? Все в порядке. Я в порядке. Бывает. Родители злятся. Ты тоже иногда расстраиваешься из-за Брук.

— Да, но я не кричу на неё. Я не заставляю её чувствовать себя дерьмом.

Не нужно быть гением, чтобы понять, как расстроен Грей из-за того, что произошло прошлой ночью. Я просто не понимаю, почему он отказывается говорить об этом.

— Я мог бы сесть здесь и рассказать тебе все о том, как ужасно, что мой собственный отец испытывает ко мне отвращение, но это ни хрена не изменит, Майлз. Я знаю, что ты заботишься обо мне, и я люблю тебя чуть больше за это, но ни один из нас не может ничего изменить в этой ситуации. Я не хочу тратить время на разговоры о моем гомофобном отце, когда мы можем говорить о гораздо более важных вещах.

Я понимаю. Он прав, разговоры ситуацию не исправят, но могут немного помочь его чувствам. Может быть и нет, я не знаю, но это все, что я могу ему предложить.

— Например о каких?

— У тебя все отлично получается, любовь моя, — хвалит фотограф, на этот раз громко и четко. У меня были подозрения, что он хвалит мою жену, но он всегда делал это достаточно тихо, чтобы я не слышал.

— Как это. Кто-то флиртует с твоей женой, — Грей толкает меня в бок, готовый сменить тему. Иногда я действительно ненавижу, что Грей умеет держать язык за зубами.

Он отличный парень. Каждый из нашей группы друзей обращается к нему первым, когда у них возникает проблема, потому что мы все знаем, что он не осудит. Потому что мы знаем, что он не будет говорить. Мы знаем, что он не будет слушать, а затем рассказывать другим людям. Грей просто слушает и помогает. Он всегда знает, как помочь.

Насколько долго я могу думать, иметь такого друга, как Грей, это лучший тип друга, которого я когда-либо мог себе представить. И, может быть, это так. Но это отстой, когда он не пускает меня, как своего лучшего друга, внутрь.

Отстойно, что в такие моменты я чувствую себя беспомощным. Я не знаю, как он себя чувствует — держу пари, плохо — или как он со всем справляется. И я просто хочу быть рядом со своим другом, как он всегда рядом со мной.

Но ладно. Если он не хочет об этом говорить, я не могу физически его заставить.

— Этому парню повезло, что Брук с твоей сестрой. Она бы вырвала волосы тому мужчине за флирт с её Мэмори.

Грей смеётся.

— Боже, как бы я хотел это увидеть.

— Этот ребенок любит Эмори больше, чем меня, говорю тебе.

— Нет, она любит мистера Пушистика больше, чем вас обоих вместе взятых.

Не спорю. Брук ночевала в доме Мейв около двух лет, может быть, два с половиной. Без меня. Ну, я по-прежнему видел её каждый день, но это не одно и то же. Однако её кролик был там, и она тоже никуда не пойдет без этой вещи, в то время как она с радостью пойдет куда угодно без меня.

Это грубо, если подумать.

Она мой ребенок. Я — значительная часть причины, по которой она вообще жива. И она предпочитает мне чёртову плюшевую игрушку.

— Кто вообще придумал это имя? — спрашивает Грей. — Колин постоянно раздражает меня желанием изменить его на что-то более крутое. Типа сэр Вислоухий или что-то в этом роде.

— Это глупо.

Кроме того, если Колин думает, что сможет выиграть спор у Брук, ему следует вернуться в школу, потому что кто-то не научил его, какими упрямыми могут быть малыши. И если он оскорбит её драгоценного мистера Пушистика, то для него все кончено. И для всего человечества тоже, наверное.

— Согласен. Я голосую за то, чтобы назвать кролика Грейсоном. Или, еще лучше, назовите своего сына Грейсоном.

— Никаких шансов, детка.

— Ох, но ему это подойдет. Я обещаю.

Не обращая внимания на Грея, я смотрю на свою жену, наблюдая, как искусственный ветер так идеально развевает её волосы. Она смеётся над тем, что говорит фотограф, но я знаю, что она имитирует этот смех. Когда она искренне смеётся или даже просто улыбается, глаза Эмори морщатся, и они наполняются слезами. Не то чтобы плач какой-то слезливый, просто счастливо-слезливый.

Однако сейчас её глаза просто… глаза. Она выглядит немного скучающей.