Если бы она любила, то могла бы дать мне самую малость — просто согласиться выслушать.

Но она не слушает. Нападает всякий раз, когда я пытаюсь всё исправить.

Увы, пора признать, что Роми настолько же бессердечна, как моя мать. Просто еще одна женщина, которая меня любит. Нужно перестать жить во сне и принять реальность.

Она тяготится моим обществом? Тогда избавлю ее от него. На этот раз навсегда.

Не прямо сегодня, конечно же. Я выполню свою часть сделки и останусь в Горф-несте до Дня подарков, а потом…

Потом Романия может делать, что ей угодно. Вернуться в деревню или, быть может, в столицу. Пусть найдет кого-то, кто будет приятнее ее сердцу — это убьет меня, но так будет лучше. Тогда любые иллюзии окончательно исчезнут.

Что ж, раз решение принято, можно отправляться обратно. Как я и думал, во время полета разум взял верх над чувствами. В такие моменты всегда открывается особая перспектива — за это я их и люблю.

Однако есть еще одно, — обещание или, скорее, клятва, порожденная гневом на ее записку. Я больше не прикоснусь к Роми, насколько бы близко она не была.

И если она захочет быть со мной, — во всех смыслах, —то ей придется самой попросить меня об этом.

Глава 15. Романия

Стыдно признаться, но я едва могу слышать дедушку. Я провела в его спальне всё утро, и его голос звучит твердо и бодро (даже слишком бодро для умирающего), когда он рассказывает о подарке, который приготовил для бабушки на Хон Галан…

Да. Кажется, речь о подарке.

Его слова кружатся в воздухе, но не могут достигнуть моих ушей. Не проникают в мысли, потому что те целиком и полностью заняты Синклером.

Син был зол, когда вышел из спальни. Был в ярости, когда поднимался на самую высокую башню Горфт-неста, чтобы оттуда пуститься в полет. Что ж… надеюсь, зимнее небо улучшит его настроение.

Скорее всего, его разозлила моя записка. Я тоже злилась, когда ее писала, но так и не поняла, на кого именно — на Синклера или себя?

Да, я согласилась делить с ним постель. Но не думала, что он захочет пробраться ко мне в душу, а не просто под юбки.

И всё же я жалею о написанных резких словах. Наверное, это было лишним. Но я лишь хотела напомнить, что Син сам назвал это сделкой. Сам выставил условия, заговорил о правилах…

Время, проведенное с дедушкой, должно было вытеснить эти мысли, но ничего не получается. И это кажется преступлением, ведь дедушка болен, и это его последний Хон Галан, который должен стать особенным.

Мне следует взять себя в руки. Сделать над собой усилие.

Я легонько трясу головой, стараясь избавиться от образа мужа, и улыбаюсь дедушке. Он полусидит на кровати в окружении подушек.

— А еще я велел заказать ей букет лаванды, — с улыбкой говорит он. — Когда мы только познакомились, она подарила мне носовой платок с веточкой лаванды. С тех пор для нас это особое растение… Столько воспоминаний.

— Уверена, ей понравится.

Это и правда мило. Настолько, что к горлу подступает ком.

— Когда становишься старше, — продолжает дедушка, — то понимаешь, что самые простые вещи могут быть ценнее всего золота мира. Но твоя бабушка поняла это еще раньше! По молодости я пытался усыпать ее драгоценностями, но она попросила этого не делать.

— Очень на нее похоже, — улыбаюсь я.

— Сначала я подумал, что это просто кокетство, ведь какой даме не нравятся дорогие безделушки? Но знаешь, что она мне сказала?

— И что же?

Он манит меня пальцем, и я наклоняюсь вперед. Лицо дедушки полно энтузиазма, он выглядит таким счастливым…

— Она сказала, что вернет мне украшения, все до единого. И сдержала слово! Правда, вернула их лишь пару лет назад, сказав, что у женских обещаний нет скора давности.

Дедушка смеется — громко и раскатисто, — а у меня внутри всё сжимается. Наворачиваются слезы, которые никак не остановить.

Ну вот. Проклятые капли уже текут по лицу, обжигая щеки.

— О Боги, дорогая, — дедушка протягивает руку и похлопывает меня по колену. — Что случилось? Байки старого дурака расстроили мою Роми?

— Н-нет, — качаю я головой, шмыгая носом. — Это так, пустяки…

Главное, чтобы всхлипы не превратились в рыдания. Иначе я буду ненавидеть себя еще больше. Разревелась перед дедушкой в тот момент, когда единственной задачей было устроить ему праздник.

— Не думаю, что это пустяки, — мягко произносит дедушка. — Видно, что тебя что-то тревожит. Я, может быть, и стар, но всё еще в своем уме.