– Б-брысь… Брысь! – шикнула на исчадие и испуганно поджала ноги. И руку от пола убрала и под одеяло спрятала.

Сейчас под грудой плотной, жаркой ткани было уютно, а кончик носа, наоборот, мерз. Вид за окном был незнакомым: дальний кусочек площади, покатая крыша конюшни, свалка каких-то тюков, припорошенная снегом… Снегом!

Варх Всемогущий! Забыв про Пушка, я вскочила с чужой кровати – массивной, крепко сбитой, мужской. Ойкнула от внезапной боли и, согнувшись, подползла к окну. На ходу кутаясь в одеяло, прилипла к стеклу. За ним… за ним все было абсолютно белым!

Ташерские горы переоделись в хрусталь и серебро. Дома примерили нарядные снежные шапки, перила заледенели и переливались на свету. В сосульках, свесивших острые бока с фонарей и крыш, искрили сотни дорогих кристаллов.

Словно кто-то велел подать парадный сервиз к визиту дорогих гостей. И прислуга за ночь достала из хранилища все самое драгоценное, самое блестящее. И щедро рассыпала столовое серебро по белым шелковым скатертям.

– Дядя Марибо принес вам теплую одежду, – в комнату просунулась лохматая чернявая голова. – Там холодно с непривычки. Вы ешьте, ешьте… И купайтесь: нелла Фонтиера согрела ванну. Браксаард подождет, он только за кофе сел. Нхар варит хороший, редкий… с самого Анжара…

Талия тараторила и тараторила, скрывая за болтовней волнение. Она активно жестикулировала, указывая то на поднос с дымящейся чашкой, то на стену, за которой вполне могла обнаружиться купальня. А сама косилась на мои голые пятки, торчащие из-под одеяла. Гости тут были чем-то непривычным, новым, это чувствовалось в напряженном воздухе.

Оставшись наедине с тяжелыми воспоминаниями и зимним пейзажем, я торопливо поела. То ли от холода, то ли от ночных испытаний, но аппетит разгорелся нешуточный. Я едва успевала жевать, уплетая обильный северный завтрак и запивая все это горячим травяным взваром.

Затем долго купалась, тщательно смывая с себя следы позора. Невидимые отпечатки, оставленные чужим мужчиной. Его прикосновениями, которые следовало бы забыть немедленно… Но порывистая стихия, заселившаяся в меня прошлой ночью, до сих пор их не выдула, не выветрила!

Я с ужасом поглядела в зеркало. Да всякий ташерец, встреченный по пути, поймет, отчего припухли эти губы! И почему порозовели щеки! И… и вообще.

Толком не обтершись, я замоталась в полотенце и уселась на мокрую плитку. В купальне было напарено так, что за белым туманом отставленную руку не увидишь.

Может, меня тут забудут? Не найдут до весны? Эйдан объявит себя свободным, пригласит в Ташер другую южанку – с красотой яркой, броской, гордой, полностью его вкусу соответствующей…

– Передай огненной ланте, что нам пора, – послышалось за стеной. Я узнала по шаркающей походке старого вояку, советника герцога. – Сир Эйдан пришел в себя, ее ждут в нижних покоях…

В купальню просунулось виноватое личико Талии, и я кивнула.

– Я слышала, – выдавила севшим голосом. – Я сейчас соберусь.

Эйдан пришел в себя! Это радостное известие. Конечно, радостное. А то, что грудь заполняется холодом и тоской – это все от нервов.

***

Закутавшись в теплый зимний плащ по самый кончик носа, я покладисто шла за Браксаардом. Дорожку к герцогскому замку за утро расчистили и посыпали голубой крошкой, от которой сапожки совсем не скользили. Иначе бы я непременно растянулась после первого же шага: снег был непривычен ни моему взору, ни моим ногам.

От белизны вокруг резало глаза. В Эшере не бывало настоящей зимы, в здесь… Здесь, казалось, даже воздух был пропитан особой морозной магией. Привлекательно-пугающей, жуткой и ошеломительно красивой.

– Леди Кетрисс, – коротко поклонилась встречавшей у порога женщине.

– Как ты, Эллайна? – она глядела на меня со смесью сочувствия и благодарности.

Захотелось тут же нырнуть в ближайший сугроб! Они все знали, все… Неудивительно: сами отправили задолжавшую южанку в Погибший сад. На алтарь к чужому мужчине. И по тому, как разгорелось пламя на башнях и куполах, не могли не догадаться, чем все закончилось!

Теперь северяне всегда будут на меня смотретьтак, не давая ни на секунду забыть о позоре?

– Эллайна?

– Я напугана. Смущена. И сбита с толку, – прошептала, пряча глаза под капюшоном и входя в замок через главную дверь.

– Чего ты боишься?

Проще было сказать, чего я не боюсь… Пугало решительно все. От наступившей зимы до очнувшегося мужа.

– Оказаться там и замерзнуть, – я послала задумчивый кивок к запертым воротам, и дверь за моей спиной закрылась.

Северяне давно вернулись в крепостные стены и хорошенько заколотились, прячась от изнаночной ночи. Больше к храму никто с танцами и песнями не ходил.