Едва Пуаро успел все это рассмотреть, как графиня Вера Росакова, ослепительная в алом вечернем платье, с чисто русской непосредственностью кинулась ему навстречу с распростертыми объятиями.

– Вы пришли! Дорогой мой, милый мой друг! Как я рада снова видеть вас! После стольких лет.., кстати, скольких именно? Хотя нет, об этом лучше говорить не будем...

Мне кажется, все это было только вчера. Вы не изменились - нисколечко не изменились!

– Вы тоже, chore ami <Дорогой друг (фр.).>, - воскликнул Пуаро, склоняясь над ее рукой.

Тем не менее он сознавал, двадцать лет есть двадцать лет... Сейчас когда-то роскошную графиню Росакову можно было без большой натяжки назвать развалиной, но развалиной весьма эффектной. Кипучая энергия и умение наслаждаться жизнью все так же бурлили в ней, а уж в том, как польстить мужчине, ей поистине не было равных.

Графиня увлекла Пуаро к столику, за которым сидели двое.

– Мой друг, мой знаменитый друг Эркюль Пуаро, - отрекомендовала она гостя.
– Тот самый, гроза злоумышленников! Было время, я и сама его побаивалась, но теперь.., теперь я веду самую что ни на есть добродетельную, скучнейшую жизнь. Ведь так?

– Не отчаивайтесь, графиня, - отозвался высокий и худой пожилой мужчина.

– .Это сам профессор Лискерд, - представила его графиня.
– Он все знает о прошлом и подсказал мне многое из того, что здесь изображено.

Великий археолог едва приметно содрогнулся.

– Знал бы я, что вы собираетесь сотворить, - пробормотал он.
– Это же что-то несусветное!

Пуаро повнимательнее вгляделся в настенные росписи. Прямо перед ним Орфей дирижировал джаз-бандом, а Эвридика с надеждой смотрела в сторону жаровни. На противоположной стене Исида и Осирис, видимо, вывозили египетский подземный бомонд на увеселительную прогулку по реке. На третьей стене жизнерадостные девицы и юноши наслаждались совместным купанием - в чем мать родила.

4.
– Страна юности, - объяснила графиня и добавила, завершая представление:

– А это моя маленькая Элис.

Пуаро поклонился сидевшей за тем же столиком сурового вида девушке, в клетчатом жакете с юбкой и очках в роговой оправе.

– Умна необычайно, - сказала графиня.
– Дипломированный психолог и знает, отчего душевнобольные становятся душевнобольными. Думаете, оттого, что психи?

Ничего подобного. Там куча разных других причин. Мне это, по правде говоря, странно.

Девушка по имени Элис любезно, но несколько высокомерно улыбнулась, и тоном, не допускающим возражений, спросила профессора, не хочет ли он потанцевать.

Тот был польщен, но растерян.

– Милая леди, боюсь, что, кроме вальса, я ни на что не способен.

– Это и есть вальс, - терпеливо сказала Элис.

Они пошли танцевать, однако получалось у них не слишком изящно.

Графиня вздохнула и пробормотала как бы в ответ на собственные мысли:

– И ведь нельзя сказать, что она так уж некрасива...

– Она не умеет использовать собственные возможности, - рассудил Пуаро.

– Откровенно говоря, - воскликнула графиня, - я нынешнюю молодежь не понимаю. Они даже не стараются понравиться, а нужно-то всего-навсего, как я делала в молодости, подобрать цвета, которые тебе идут, подложить плечики, потуже затянуть корсет, чуть подкрасить волосы, придав более выигрышный оттенок...

С этими словами она отбросила со лба пышные тициановские пряди. Уж она-то, бесспорно, старалась нравиться, до сих пор старалась, и еще как старалась!

– Довольствоваться тем, что дала тебе природа, это... это просто глупо! Да и в обществе этого не поймут! Вот Элис исписывает целые страницы умными словами о сексе, но скажите мне, часто ли мужчины предлагают ей отправиться на выходные в Брайтон? Одни умные слова, работа, социальное обеспечение трудящихся, забота о будущем. Все это замечательно и достойно похвал, но, скажите мне, разве это весело? И взгляните, каким унылым эти молодые люди сделали мир! Сплошные правила и запреты! В мое время было по-другому.

– Кстати, мадам, как поживает ваш сын?
– Пуаро едва не сказал "Малыш", но во время вспомнил, что прошло двадцать лет.

Лицо графини осветила нежная материнская улыбка.

– Мой ангелочек! Огромный, плечистый, красивый!

Он сейчас в Америке. Строит там мосты, банки, гостиницы, магазины, железные дороги - все, что их американской душе угодно!

– Так он что, инженер?
– с некоторым недоумением спросил Пуаро.
– Или архитектор?

– Какая разница?
– отмахнулась графиня.
– Главное, он душка! Думает только о стальных балках, механизмах и каком-то напряжении, словом, о вещах, в которых я никогда ничего не понимала. Но мы, как и прежде, обожаем друг друга. И ради него я обожаю малютку Элис. Я не сказала? Они обручены. Встретились не то на самолете, не то на пароходе, а может в поезде и, пока говорили о социальной защите трудящихся, по уши влюбились друг в друга. Так что, когда она приезжает в Лондон, тут же идет ко мне, а я прижимаю ее к сердцу, - графиня сложила руки на внушительной груди, - и говорю: "Вы с Ники любите друг друга, значит, и я тебя люблю, но зачем же ты все время сюда приезжаешь?" Она начинает лепетать что-то про книгу, которую пишет, и про свою карьеру. Признаться, я этого не понимаю, но я всегда говорила, что нужно быть терпимой. А как вам нравится, друг мой, - добавила она на одном дыхании, - то, что я тут накрутила?