– Испугался? – рассмеялся Поротая Ноздря.

– Пока жил среди мордвы, слышал мудрость: боярского сада и птицы боятся.

– Не зря опасаешься, но ежели хочешь роста, надобно быть на виду…

Слово за слово, Денис даже не заметил, как повозка подошла к деревне Перккз. Когда сани приблизились к излучине Цны, Варвара крикнула Василию, чтобы тот остановил коня.

– Мужики, здесь должна быть яма. Вы мне обещали… – скорчив жалобную мину, напомнила она.

Денис схватил пешню, спрыгнул на снег и начал разгребать его валенком, чтобы очистить площадку под прорубь. Скоро гулко зазвучали удары пешен и полетели во все стороны осколки льда, окрашенные в алый цвет восходящим над рекой солнцем.

Когда лунка была прорублена, Варвара воздела руки к небу, вознеся хвалу владычице воды, положила на снег связанного ягнёнка, зарезала и утопила в проруби, попросив богиню воды о зачатии нового ребёнка.

Мон тонь лангозт,

Ведень кирди Ведь-ава!

Сия лацо тон лисят,

Сырня лацо тон шудят

Содак Толгань урманза.

Шумбрашиц кемокстак… [6]

Когда мохнатая тушка ягнёнка скрылась в чёрной глубине ямы, Варвара долго всматривалась в воду. Ждала, не появится ли там спина огромной щуки, не блеснёт ли золотистым боком крупный лещ, не всплывёт ли со дна пузырь газа… Но, увы, в проруби она не заметила никакого знака, говорящего, что Ведь-ава приняла жертву.

Пропев для порядка Оз-мору, Варвара забралась в сани.

– Пора в Перккз! – разочарованно буркнула она.

Сани прокатились ещё немножко по снежному покрову реки, прежде чем справа показался ведущий наверх след полозьев. Василий остегнул коня, и он потащил повозку вверх по склону берега.

До Перккза петлял наезженный санный след. По лесу разносился стук дятлов и басовитый крик воронов. Проскрипев полверсты по дороге, с обеих сторон зажатой старыми соснами, сани вползли в ветхую деревню с крытыми соломой курными избами. Из одного двора выскочили две собаки и, облаяв повозку, убежали назад.

Василий остановил сани возле большой добротной избы. Варвара соскочила с них и пошла в ближайший дом по узкой тропинке, протоптанной в глубоком рыхлом снегу. Постучала. Дверь открыл пожилой хозяин.

– Мне б с инь-атей поговорить. Где его найти? – спросила Варвара.

Старичок, услышав мокшанскую речь без акцента, заулыбался гостье.

– Я и есть инь-атя, дочка. Кежедеем меня зовут.

– А я Толга. Здесь мёд можно купить?

– Есть медок, дочка. Липовый.

– Липовый? – недоверчиво переспросила Варвара. – Угожье далеко?

– Рядом. Можешь посмотреть, но зачем? Мёд сам за себя скажет. Открытый парь в сенях стоит. Подойди, попробуй.

Варвара махнула Василию, и они вместе вошли в просторные, чистые сени деревенского старосты. Там в уголке стояла дюжина липовых парей-пудовок. Кежедей открыл один из них.

– Толга! Ярхцак![7] – сказал он и протянул Варваре деревянную ложку.

Та попробовала мёд, зачерпнула ещё ложку и дала Василию.

– Да, это липец, – заключил Поротая Ноздря. – Сколько он хочет за пуд?

Варвара перевела вопрос.

– Шесть алтын, – ответил дед.

– Много! – отрезал Поротая Ноздря. – Возьму все кадки, кроме початой. По пять алтын.

Они ещё долго торговались при посредстве Варвары и сошлись на одиннадцати алтынах за два пуда.

– У соседей тоже есть мёд, – сказал на прощание старик.

– Пока хватит, – ответил Василий. – Дай Бог этот продать. Попозже приедем.

Василий с Денисом погрузили мёд на сани, и они поползли к реке по вьющейся змеёй лесной дороге, затем спустились на заснеженную броню Цны, набрали скорость и покатились к Тамбову по прямому руслу.

К караульной избе повозка подошла ближе к закату. Одиноко стоявший возле двери стрелец поклонился, приветствуя Василия. Поротая Ноздря соскочил с саней:

– Кирилл, ты чего здесь стоишь?

– Велено было тебя ждать, Василий Ильич.

– Зачем?

– Велено, чтоб Денис изутра был в съезжей избе.

– Кто велел?

– Савва Петрович. Сказал, пусть Денис к рассвету придёт, а ещё лучше затемно. И ждёт.

– Кого?

– Воеводу, – ответил стрелец. – Роман Фёдорович говорить с ним будет.