– Нельзя о ней забывать. Вдруг вода избу подтопит? Вдруг больше не сумею зачать? Вдруг выкидыш опять случится или родами умру? Непременно надо задобрить Ведь-аву!

– Посмотри на реку! – рявкнул Денис. – Здесь всегда сидят люди. Все они христиане! Ежели ты принесёшь жертву у них на глазах, нас обвинят в колдовстве. Меня выгонят со службы. Разумеешь?

– Ага! – кивнула Варвара. – Нужен омут, где нет рыбаков. Ищем?

Она посмотрела в глаза Денису так умоляюще, что он не смог возразить.

– Поищем, душа моя, – пообещал он. – Но где ты найдёшь священный нож?

– Беру обычный.

– Ведь-ава разве поймёт?

– Не знаю… – прошептала Варвара.

За разговором они подошли к караульной избе. Денис уложил жену отдыхать на скамью, вернулся к плотникам и продолжил вырубать пазы в сосновых брёвнах. Вернулся он в караульную избу затемно. Варвара к тому времени наварила горшок пшённого кулеша с салом.

Зашёл Василий, опять с хлебным вином.

– Коль записался – служи. Изутра выйдем с тобой в дозор. И не думай, что это просто. Пьяный стрелец порой пострашнее ногайца будет, только вот ногайца можно убить, а этого – никак нельзя.

– В чём я пойду? – спросил Денис. – В тулупе? Мне же сукно ещё не выдали.

– Оно тебе сейчас и не нужно, – усмехнулся Василий. – Из него ты сошьёшь праздничный кафтан. В походы и дозоры мы выходим в простой сермяге. Такой, как на мне сейчас. Даже головы ей не брезгуют. Не забыл ведь Путилу Борисовича?

– Помню, он всегда в сермяжном кафтане ходил. Токмо перед сражением надел бехтерец и ерихонку.

– Ну, а тебе тем паче уряжаться зачем? Ты ведь не голова и не дворянин. Наши новобранцы не гребуют одёжей с павших стрельцов. Ей весь чулан забит. Прямо здесь, в караульной избе. Сейчас покушаем, выпьем, а потом поищем.

Из неотапливаемого дощатого чулана потянуло холодом и затхлостью. В его дальнем углу валялась куча пыльных кафтанов. На некоторых спеклась кровь, другие были порезанными в клочья, третье погрызли мыши… Лишь изредка встречались чистые и целые. Денис отбирал их и бросал стоящей возле двери Варваре.

– Маленькие все! – качала головой она. – Непросто отыскать одёжу на такого детину, как ты!

Один кафтан всё-таки нашёлся – поношенный, зато с подбоем из лисьего меха, изрядно побитого молью.

– Этот от пятидесятника остался, от Егорки Федотова, – сказал Василий. – Он повыше тебя был и в плечах ширше. Бессемейным ходил, бездетным. Почему не женился, бес его знает. Может, в бою чего повредил: он же ж с юных лет воевал. Эх, служил он царю, а теперь чертям в аду прислуживает.

– Я ж не начальный человек, чтоб такой кафтан носить, – застеснялся Денис.

– Надевай, коли другого нет, – махнул рукой Василий. – Никто тебя за начальника не примет, а ежели и перепутают – тебе же ж лучше.

В этом кафтане Денис и стал выходить в дозоры. Каждое утро Варвара уговаривала Дениса надеть под него два зипуна, ведь мороз свирепел с каждым днём. Отстояв вместе с женой заутреню в Спасо-Преображенской соборной церкви и выслушав короткую проповедь отца Макея, бывший кузнец выходил в дозор.

Зябко и скучно было мотаться изо дня в день по тамбовскому острогу и окрестным слободам. Денис быстро запомнил лица и имена тамбовских обитателей, все трещины в брёвнах рубленых изб и голоса всех местных собак. Брехали они по-разному: одни весело, тонко и высоко, другие сердито и басовито, а некоторые с такой грустью, будто это были люди.

Когда темнело, смолкали и голоса, и лай: хозяева прятали собак в сенях, чтобы те не сдохли от стужи. Тогда на улицах города был слышен лишь вой ледяного ветра. Пальцы коченели: кожаные перчатки плохо защищали от стужи, а надевать меховые рукавицы стрельцам не разрешалось. Ноги тоже деревенели, хотя на них и были надеты толстые валенки.

Придя домой, Денис выпивал корец хлебного вина и закусывал горячими щами. Варвара перед сном напевала мормацямы и молила мордовских богов, чтобы муж не простудился, а потом согревала его теплом своего тела.

Происшествий в городе поначалу не случалось никаких. Лишь в середине второй недели однообразного патрулирования улиц Дениса напугал истошный женский визг. Оказалось, пьяный слобожанин гонял кнутом жену, босую и одетую лишь в тонкую льняную срачицу, через которую просвечивало тело. Ноги у бабы посинели, изо рта шёл густой пар. Рядом собрались соседи. Они издевательски хохотали и подначивали мужа: «Слабо стегаешь, Петька! Разве так нужно? Дай-ка, я тебе покажу, как надо!»

Мужик, однако, кнут никому не доверял, предпочитал вершить расправу самостоятельно. Он бегал за женой и, когда та спотыкалась, два-три раза хлестал её, позволял встать и отбежать, а потом вновь настигал.