– Зачем, зачем… – хмыкнула Инжаня.

– Какая из меня оз-ава?!

– Ты опять за своё, – огрызнулась Инжаня. – Ей виднее.

– Я крещена, и в деревне рано или поздно об этом узнают.

– Офтай мне говорил… но это не страшно. Всем мокшанам скоро придётся таиться. Носить крестики, напоказ молиться в церкви, но хранить веру в своих богов. Обидно, что никто, кроме Ведь-авы, не старается отсрочить приход этих дней.

– Отсрочить? Что же она делает для этого? – удивилась Варвара.

– Разве Офтай тебе не рассказывал?

– Говорил, что она вышла замуж за простого смертного, – начала вспоминать Варвара. – Их сын постригся в монахи и живёт сейчас далеко на севере. Вот и всё.

– Разве этого мало? Понятно же: Ведь-ава что-то затеяла. Дева воды – это сама чистота и незапятнанность. И вдруг легла в постель к грязному колдуну-самоучке, к крестьянскому сыну, от которого воняет свиным навозом. Мало того, родила ему сына. Зачем она это сделала, как думаешь?

– Откуда мне знать? – пожала плечами Варвара.

– Мы приносим ей жертвы, однако и она совершает жертвоприношения…

– Кажется, ты знаешь больше, чем Офтай…

Оз-ава ответила не сразу. Варвара чувствовала, что она напряжённо думает, продолжить ли разговор.

– Да, Толганя! – наконец, сказала Инжаня. – Знаю даже больше, чем мне рассказали люди из Нижнего. Это пригодится и тебе. Ты ведь скоро станешь служить Ведь-аве…

– Только ей? – удивилась Варвара.

– Конечно, и другим богам тоже, – опомнилась Инжаня.

– ---

[1]Казанская Пречистая в 1636 году – 22 октября по старому стилю (1 ноября по новому).

[2]Атякарь (мокш.) – «дедов лапоть», неказистая женщина.

Глава 24. «Машенька»

Проснувшись, Мина почувствовал тепло двух дрожащих человеческих тел, которые плотно прижимались к нему. Он пошевелился. Девушки заёрзали, но не смогли отодвинуться: кто-то запеленал всех троих в тугой кокон.

Мина начал судорожно озираться по сторонам.

Изба? Нет. Боярские палаты? Едва ли. Печи нет вообще. На стенах… нет, не иконы, а что-то другое. Какие-то непонятные рисунки в рамочках…

Рассматривая странные покои, Мина заметил ещё одну девушку, которая неподвижно и безмолвно сидела в уголке. Надетая на голое тело бобровая шубка была распахнута. Свет из окна падал на белоснежную кожу, которая сияла холодно, как зимняя луна. Белокурые с пепельным оттенком волосы казались серебристыми. Стягивал их кружевной золотой обод, украшенный лазоревыми яхонтами – огромными сапфирами, достойными царской короны.

«Незамужняя! На ней ведь пря суркс[1]. И какой дорогой! Золото, самоцветы… Кто она? Княжна? Боярышня? Может, царская дочка? А красивая какая! Но почему она так странно одета?» – думал Мина.

Наконец, девушка лениво поднялась и подошла к Мине. В её руке блеснуло лезвие.

– Хочешь меня зарезать? Зачем? – дрожа от страха, спросил он.

– Зарезать? – засмеялась она и распорола льняную ткань кокона. – Наоборот, освободить.

– Кто ты? Баяр-ава?

– Нет, я не боярыня.

– Баяронь стирь?

– И не боярышня.

– Царень стирь?

– И не царевна…

Она разрезала верёвки на руках и ногах девушек, которые на несколько мгновений сжались калачиками, боясь даже посмотреть на свою освободительницу. Наконец, пришли в себя, молча вскочили и убежали, в чём мать родила.

– Зачем ты завернула нас в кокон? – спросил Мина.

– В тебе оставался крохотный кусочек морозной иглы. Я вытащила его. Потом нужно было тебя отогреть…

Она подошла к окну, отдёрнула занавеску. На деревьях недалеко от дома висели лубяные свёртки размером с человека. Мина попытался их сосчитать. Десять… Двадцать… Тридцать… Сорок…

– Видишь, сколько уркспря [2] висит на деревьях? Больше пяти десятков! Все эти девушки замёрзли от холода, который от тебя исходил.