— Образно.

С рукавами он справился и рубашку надел, и с пуговицами завозился.

— Но беда в том, что у этих… сосудов оказались собственные воля и разум, которые мешали им быть просто… инструментом. Нет, порой появляются истинные избранники, но… ты сам знаешь, что это — лишь пустые оболочки, срок жизни которых исчисляется неделями, если не днями. Плоть не способна выдержать чистую силу…

Она наклонила руку, и на розоватой гладкой ладони проступили капли золотой росы.

— Люди были созданы для нужд богов, но представь, что однажды именно люди нашли способ подчинить себе изначальную силу.

— Как?

— Кто знает, Мэйнфорд-мааре.

Она, та, чьи глаза наполнялись живым золотом, и не только глаза. Золотая испарина покрыла лоб и щеки провидицы, а на переносице ее появилась вертикальная складка Спящего Ока.

— Но масеуалле… не все масеуалле, лишь избранные, сумели обуздать силу своих создателей. Они управляли Богами. И восходя к ним на алтаре, наполнялись их силой… и возмещали взятое кровью своих подданных. Однако когда на земли масеуалле явились люди в железных доспехах, оказалось, что боги масеуалле слишком слабы…

— Случилась война, и боги эти были низвергнуты, — завершил Мэйнфорд, не зная, как поступить дальше. Определенно, хамить той, что являлась вышеупомянутою силой, обретшей временное пристанище в теле верной дочери своей, не следовало.

А быть вежливым против своей воли он никогда не умел.

— Мы не хотели войны, — Великая Лалоха рисовала золотые узоры по ковру. — Мы были не так уж сильны… наша земля умирала, а эта… эта была слишком чужой, чтобы черпать из нее силы. Мы могли бы заключить мир, как и собирались сделать, но люди решили иначе. Масеуалле воззвали к богам, и те подчинились воле смертных. Подчинились охотно, будто псы, для которых слово хозяина — священно.

Она печалилась.

И лила слезы, которые стекали каплями расплавленного золота, но то не опаляло ковер, лишь растворялось в нем, порождая мягкую зыбь.

— Твой предок… создал одну вещь.

— Свирель.

— Пожалуй… она подчиняла разум, нет, не богов, людей… но если боги были послушны людям… масеуалле сами заперли их в Бездне.

И война закончилась.

Жители Старого света, чья агония все еще длилась, получили шанс и многие мили плодородных земель, по которым прошлись Темные Всадники.

Оспа и чума.

Холера.

Сыпной тиф.

Потница и испанка очищали эти земли во славу новых хозяев. А старые… старым оставалось укрыться в Атцлане, стены которого превратили город в неприступную крепость. Или тюрьму. В конце концов, разница меж тем и другим невелика… но какое это все имеет отношение к Мэйнфорду.

К Гаррету?

— Твой брат думает, что свирель и кровь масеуалле дадут ему власть над Запертыми-в-Бездне, — золото таяло. Как первый снег, как первый вздох моря, опаливший лицо, как… дальше Мэйнфорд не додумал. — Но на алтарь взошел ты… и этого он не простит.

Кохэн явился в седьмом часу утра.

Он поднялся по лестнице и постучал в дверь, и, не дождавшись ответа, эту дверь толкнул, а она и открылась, потому что место это не имело сил сопротивляться.

Оно было слабым.

И боязливым, как управляющий, высунувший крысиную морду из своей норы.

— Вы к кому? — спросил он в спину, но ответа не был удостоен. Однако управляющий не убрался, мучимый не то любопытством, не то страхом.

— Утра доброго! — голос Кохэна проник сквозь картонные стены, заставив безумную семейку, в которой никогда не прекращались скандалы, притихнуть.

Скрипнула дверь наверху.

Заныли половицы. Что-то упало, что-то зашелестело… и звуки эти были столь непривычны очнувшемуся дому, что Тельма рассмеялась.

Настроение с утра было неожиданно хорошим.

— Заходи, — она взяла стаканчик с кофе и коробку с пончиками. — С чего такая щедрость?

— Так велено было заботиться, — Кохэн огляделся. — Скажи, что тебя держит в этом месте?

Он провел пальцем по обоям, под которыми проступили пузыри побелки, словно стена вдруг приболела оспой. Прислушался к скандалу, вновь вспыхнувшему — ранний гость не был поводом надолго отрываться от обычного занятия — и покачал головой.

— Деньги, — честно ответила Тельма. — Точнее их отсутствие.

— Понятно… — Кохэн осторожно присел на край стула. — Ты могла бы найти подработку… старик наш так делал.

— Наверное. Возможно еще найду. Попозже.

— Когда работы станет меньше?

— Примерно так.

— Не позволяй Мэйнфорду собой управлять. Это он у нас помимо работы ничего не видит… кстати, ты не знаешь, где он может быть?

— Не знаю.

— А все же?

И прищурился. Вот же… он что, подозревает, что Тельма начальника прячет? Интересно, где? В кровати? Или в шкафу? Нет, пожалуй, шкаф был маловат для габаритов Мэйнфорда. Если где он и поместился бы, то в закутке, который домовладелец гордо именовал в объявлении ванной комнатой.