Но я уже слишком привыкла к нашим со Стэнли ночным разговорам. Он стал частью моей жизни. Мне не нравится, что я жду, когда он появится. Это кажется опасным.

Наконец на экране появляется сообщение:

«Привет, прости, я сегодня поздно».

Мне наверное стоит вести себя как ни в чем не бывало, будто мне все равно. Но мне всегда тяжело давалось изображать безразличие.

«Где ты был?»

«Это длинная история».

«У меня есть время».

Значок «SFinkel печатает сообщение…» мигает на экране, исчезает, появляется снова. Он так иногда делает, словно сочиняет, а затем удаляет ответы.

«Сегодня на занятии по биологии я сломал малую берцовую кость. Наткнулся на парту. Понимаю, как абсурдно это звучит, но я ужасный растяпа, и такое со мной уже случалось. Совсем легкий перелом, но в больнице меня продержали несколько часов. Я почти что начал с ними ругаться, чтобы они не делали рентген. Но мне уже лучше. Они дали мне „Оксикодон“ для обезболивания. Отличная вещь. Прямиком отправляет тебя в волшебную страну. Они даже положили его в пакетик со смайликом, все как нужно».

Я перечитываю его слова.

«Ты не в порядке!» — пишу я.

«Чего?»

«Когда ты пишешь, что „в порядке“, — это значит, тебе плохо. А когда на самом деле в порядке — пишешь „замечательно“!»

Короткая пауза.

«Если быть до конца честным, мне паршиво. Дело даже не в боли. Я просто ненавижу больницы. Можно тебе позвонить? Я сейчас плохо соображаю. Говорить проще, чем печатать».

Но печатает он вроде нормально. Я начинаю раскачиваться.

До сих пор мои диалоги со Стэнли казались абстрактными, не привязанными ни к чему в моей настоящей жизни. Хоть я и знаю, как он выглядит, я общалась с ним лишь за безопасным экраном компьютера, и он никогда не склонял меня к большему. А теперь он чего-то хочет. Если я поговорю с ним по телефону, все изменится.

Мое учащенное, тяжелое дыхание пронизывает тишину.

«Элви?»

«Можешь мне позвонить, — отвечаю я. — Но я предпочитаю отвечать тебе в сообщениях, если тебя это устроит».

Немного помедлив, он спрашивает:

«Почему?»

Мой ответ кажется ему странным. Нужно просто сказать ему, что я немая, но я сомневаюсь в своей способности убедительно врать.

«Мне удобнее общаться письменно. Мне так проще».

«Ну хорошо. Если ты так хочешь».

Телефон звонит раз, другой. Я поднимаю трубку.

— Элви? — Голос у него примерно такой, как я и представляла, молодой и немного неуверенный.

«Я здесь», — набираю я. Одной рукой выходит печатать чуть дольше.

— Хм, привет!

«Здравствуй».

Повисают несколько сердцебиений тишины.

— Ну, как сегодня было на работе?

«Сносно».

— Ну это, наверное, хорошо. Это хорошо, что сносно, а не плохо. — Он тихо вздыхает. — Боже, я, кажется, совсем не в своем уме сейчас. Ну, а как… дела вне работы?

«Я читала теорию множественных миров».

— Правда?

Я начинаю набирать описание универсальной волновой функции, но прежде чем успеваю закончить, он говорит:

— Я очень хотел бы с тобой встретиться. В смысле, лично встретиться. Если ты нашла мой телефон, значит, ты живешь тоже где-то здесь неподалеку? Я подумал, может… пообедаем как-нибудь вместе или вроде того?

Сердце выскакивает из груди. По крайней мере, по ощущениям похоже.

— Не хочу на тебя давить, — продолжает он. — Я знаю, что ты любишь уединение. Но мне очень интересно узнать, какая ты на самом деле. Не то чтобы здесь не на самом деле. Ну, ты поняла.

В глазах у меня плывет, звуки путаются.

Когда чувства возвращаются, он тревожно произносит:

— Элви? Элви, ты там? Пожалуйста, ответь!

Телефон, скользкий от пота, прижат к моему уху. Я очень тяжело дышу, очень быстро. Меня подташнивает.

Он все еще зовет меня.

— Мне… — мой голос звучит плоско и хрипло. — Мне нужно идти.

Я вдавливаю кнопку большим пальцем, обрывая звонок. Перед глазами плывут черные точки, я прижимаю колени к груди.

Во вспышке света я вижу, как ворота Хранилища открываются, из-за них доносится гул.

Странное чувство в грудной клетке, словно бы хочу зевнуть, но не могу. Челюсти стиснуты. Тупая боль пульсирует где-то за левым глазом и выстреливает в основание шеи. Я узнаю начало панической атаки. Иду в ванну и заворачиваюсь в одеяло, но в этот раз оно не помогает.

«Никто еще не умирал от панических атак.

Через десять минут все пройдет.

Нужно просто перетерпеть», — я повторяю себе избитые фразы, хватая воздух ртом.

Когда приступ проходит, я все еще трясусь, лежа в ледяном поту. Я выбираюсь из одеяла, встаю на колени перед унитазом, и меня выворачивает.