— Я готова.

— Хорошо. Встретимся у здания суда в семь тридцать.

Пауза.

— Вспомни все, о чем мы говорили.

— Хорошо.

Я вешаю трубку.

Я соврала ему — я совсем не чувствую себя готовой. Но отступать слишком поздно. Это то, чего я хотела.

Я представляю, как собираю всю свою боль и смятение, складываю в ящик на задворках сознания, рядом с Хранилищем. Завтра на встрече с судьей Грей я натяну на себя маску нормальности. Мне нельзя отвлекаться.

Я запираю ящик, решительно оставляя Стэнли в прошлом.

Здание суда находится на другом конце города, в пятнадцати минутах от меня на машине. Оно выглядит ровно так, как я его запомнила: огромное квадратное здание из темных каменных блоков, отполированных до блеска, с широкими ступенями, ведущими к тяжелым двойным дверям серого цвета.

Доктор Бернхардт ждет меня наверху лестницы у входа, щеки у него горят от холода, шея обмотана вязаным шарфом. В руках он держит пакет из магазина, который протягивает мне:

— Надень вот это.

Я открываю пакет и нахожу в нем темно-серый брючный костюм в тонкую белую полоску.

— Зачем.

— Потому что ты хочешь выглядеть профессиональной и зрелой.

Я окидываю взглядом свою юбку, черно-белые чулки и футболку. На ней переливается блестящая надпись «HEAVY METAL», под которой изображена женщина в доспехах, сидящая верхом на чем-то вроде птеродактиля.

— А что не так с моей одеждой.

Он смеется и качает головой. Я напрягаюсь.

— Прости, — говорит он. — Я не над тобой смеюсь. Просто доверься мне в этом, ладно?

Мы заходим внутрь. Охранник просит выложить содержимое наших карманов в пластиковую корзину и пройти через рамку металлодетектора. Я задерживаю дыхание, ожидая, что кто-нибудь захочет меня обыскать, но, к счастью, ко мне никто не прикасается. Я переодеваюсь в уборной, складывая свою одежду в магазинный пакет. Костюм сделан из полиэстера, материал кажется жестким и неприятным коже, но мне нужно продержаться в нем всего несколько часов.

Снаружи меня ждет доктор Бернхардт.

— Так-то лучше, — улыбается он. — Просто запомни: будь честна, но не слишком. И сохраняй спокойствие.

— Попробую.

Я чувствую боль в животе. А вдруг что-то пойдет не так? Нет, я не могу себе позволить так думать, иначе начну паниковать.

— Ты справишься, — говорит он.

Я задумываюсь.

— Если судья удовлетворит наш запрос, это значит, что вы больше не будете ко мне приходить.

— Да, тебе больше не придется терпеть мое ворчание, — улыбается он.

Я пытаюсь ответить, но отчего-то в горле стоит ком. «Это то, чего ты хотела», — напоминаю я себе.

Он протягивает мне руку:

— Удачи, Элви!

Я концентрируюсь, беру его руку и пожимаю. У него нежная сухая кожа, физический контакт не настолько неприятен, как я представляла.

— Спасибо, — отвечаю я.

Я отпускаю его руку, он разворачивается и уходит.

Я оглядываю коридор, тянущийся передо мной. Зал суда в самом конце. Я чувствую себя очень маленькой и одинокой, и внезапно меня наполняет уверенность, что все провалится. Ноги не хотят двинуться с места, я заставляю их идти вперед… медленно, потому что колени подкашиваются.

Зал суда небольшой, он кажется мне закрытым и интимным, как комната для допросов. На полу грязный синий ковер, а стены обиты деревом. Судья Грей, женщина лет пятидесяти, с маленьким, поджатым ртом, уже сидит в кресле за массивным столом. Она рассматривала мое дело, когда я в первый раз запросила суд об освобождении из-под опеки. В зале присутствует еще один человек — женщина помоложе, сидящая за другим столом, она, видимо, будет протоколировать ход заседания.

Я сажусь в кресло поменьше лицом к судье Грей и складываю руки на коленях. Она рассматривает меня некоторое время, ничего не произнося, затем переводит взгляд на бумагу, которую держит в руках. Я нервничаю. Мне уже хочется достать кубик Рубика, но я оставила его снаружи в пакете с вещами, в карман костюма он бы не влез. Я пытаюсь вспомнить вопросы и ответы, которые готовила с доктором Бернхардтом последние несколько недель, но в голове пусто.

— Элви Фитц, — произносит она, — на данный момент вам семнадцать полных лет. Это верно?

Горячие флуоресцентные лампы припекают макушку.

— Да.

— На протяжении последних восемнадцати месяцев вы проживали в собственной квартире и работали на полной ставке в зоопарке «Хайкори».

— Верно.

— Мистер Бернхардт указал…

— Доктор.

Она хмурится:

— Прошу прощения?

— Доктор Бернхардт, — поправляю я и в ту же секунду осознаю, что мне не стоило открывать рот. Но раз я уже это произнесла, я чувствую, что должна уточнить: