Терновой затянулся, скривился и отдал мундштук Елисееву, бросив быстрый взгляд на Павлова. Но тот смотрел в окно, наблюдая за закатом.

— А дальше что?

— Дальше? Они уехали, а через два месяца узнали, что она беременная. Она очень плохо это всё переносила. Я тогда жил у них несколько недель, насмотрелся — во! Ни есть, ни пить не могла, её рвало всё время. Я когда узнал, что Ксюня моя в интересном положении, чуть не умер от счастья, а потом сестру вспомнил и чуть не рехнулся от страха. Хорошо, что у нас пока, кроме тошноты и капризов, ничего страшного не происходит. А вот сестрёнка моя чуть не умерла. От неё тогда кожа и кости остались, серая вся стала, губы синие, веки просвечивали! Вот тогда-то дядин знакомый доктор насильно упек её в больницу и в тот же день предложил дяде прервать беременность, чтобы спасти ему дочь. Мол, один раз смогла забеременеть, даст Бог, и повторно получится. Они по-немецки говорили, но кто же знал, что Нюта поймет их разговор!

— Нюта? Какое странное имя!

— Почему странное? Нормальное, это производное от Инюты, Инны.

Все понимающе закивали головами, а Павлов вдруг вздрогнул, встал и подошёл ближе к окну, внимательно рассматривая кусты цветущей сирени.

— Так вот. Она тогда вдруг как ожила, вроде как проснулась после долгого и тяжёлого сна. О-хо-хо, вы бы видели это! Она кричала, плакала сначала, умоляла дядю не соглашаться, но потом, видимо, когда поняла, что дядя докторов послушается, как обезумела. Она дралась, царапалась, врача укусила, когда он со шприцем к ней приблизился, обзывала его, фашистом назвала. И за всё это время руку от живота не отняла, будто охраняла свою крошку. Потом на дядю накинулась, многого наговорила и приятного, и не очень — ведь он тоже в свое время Нюткину маму одну оставил, и тоже беременную. Короче, мне одному удалось её успокоить и только после того, как я пообещал, что без её согласия ни один немец к ней не приблизится. Она меня поклясться заставила, что её ребенок будет жить, даже если ради этого ей придется того... умереть. Я ей тогда сказал — кто же его растить-кормить будет, но она мотала головой и всё время спрашивала — ты мне слово дашь или нет? Пришлось. А потом чудо случилось...

Сергей откинулся на спинку дивана и улыбнулся.

— Оказалось, что там не один карапуз, а дубль! Два пацана. Как она говорила с ними, книжки им читала, музыку слушала, в саду у дяди цветами занималась и постоянно с ними болтала. Ни черта почти не ела, не могла, только пила маленькими глоточками соки и компоты. Откуда силы у неё брались — не понимаю. Родить с трудом смогла, Саньку и Ваньку, пацаны ещё ничего так получились, но она после их рождения будто сломалась. И только когда Санька заплакал при ней, она опять очнулась. Вот с тех пор ни на миг с ними не расстается. А они такие бутузики растут, шустрые, пингвины!

— А почему пингвины?

— А им зимние комбезы одинаковые дядя из Австрии привёз, так они всё норовят в разные стороны сигануть на прогулке. А бегают! Смешнючие такие, точно пингвины! Я вам их покажу сейчас.

Он перегнулся через подлокотник, подтащил свою сумку и извлёк планшет. Недолго поводил пальцами по экрану и с улыбкой протянул планшет Елисееву и Белову, сидящим на полу у его ног. Те схватили планшет, глянули на фотографию и заулыбались. Две мордашки, смотрящие на них с экрана, широко улыбались, сощурив серые глазёнки и протягивая ручонки вперёд. Они медленно листали фотоальбом, тихо комментируя увиденное.

— А это их мама, моя сестра Инна, — с гордостью проговорил Сергей.

Первым пришёл в себя Елисеев, провёл ладонью по лицу и искоса глянул на Белова. Тот по давней привычке потер пальцами подбородок. Потом поднял глаза и тихо позвал:

— Андрюх, посмотри сюда.

Павлов повернулся, шагнул к ним и сел на диван, наклоняясь к экрану планшета. На него, улыбаясь, смотрела Инна. Похудевшая, немного повзрослевшая, но такая же до слёз красивая и до дрожи желанная. Он аккуратно взял планшет, едва касаясь провел пальцами по её лицу и, не глядя по сторонам, тихо спросил:

— Где она?

Терновой также тихо ответил:

— Она в доме моего дяди в коттеджном поселке на Северной стороне. Улица Зелёная, последний дом у самого леса.

Павлов встал, отдал планшет Терновому и просто сказал:

— Если уедете, дом закройте. Меня не ждите. Пока, — и быстро вышел. Вскоре раздался шум мотора и машина, взвизгнув тормозами, умчалась в весенний сумрак.

Все повернули головы в сторону Сергея.

— Ты давно знал это?

— Давно, Олег, у меня работа такая — всё знать. Но сказать ничего не мог, запретили мне. Но недавно я дяде сказал, что Андрюха должен всё узнать. Мужики, а ведь Нюта тоже не в курсе. И я, честно говоря, предположить не могу, чем закончится этот вечер.

Белов вдруг поднял голову и громко захохотал.

— Ты чего, Олег? — удивленно спросил у него Луговой.

Но тот продолжал смеяться и хлопать себя по коленкам, потом вытер выступившие слёзы и сквозь смех произнёс:

— Парни, а ведь он нас всех и тут умыл!

— В каком смысле?

— В прямом, дурачьё! В отличие от нас, салаг, у него уже два сына растут! Два! Ай да Павлов, вот же сукин сын!

И все засмеялись, громко и облегчённо. Они рассказывали друг другу истории из своей жизни, пили вино, курили кальян, но с наступлением темноты резко засобирались по домам, каждый в предвкушении от встречи со своим счастьем. Хороший выдался денек, удачный...

***

Улица Зелёная, последний дом у леса... Улица Зелёная, последний дом у леса... Улица Зелёная, последний дом у леса...

Он повторял адрес, как молитву, и гнал машину, боясь не успеть, как три года назад, когда она ускользала от него, когда он не успел её остановить. Зелёная... Зелёная... Улица Зелёная... Инна, Инночка, только не убегай, дождись меня! Я всё пойму, за всё попрошу прощения. И за себя, и за своих сыновей, что так измучили тебя, а меня не было рядом! Паршивцы, так над мамой издеваться! Получат они у меня за такое поведение! Только бы успеть, только бы успеть...