— А ты невнимательна, любимая! Там ведь просто вода. А сын у нас молодец! Настоящий защитник. А его маму я обожаю.

— Саша, я… я тоже. Я тоже люблю тебя. Очень. Слышишь, люблю. Сашенька…

Денис резво сполз с дивана, подхватил перевёрнутый горшок и гордо пошёл в свою комнату. Папа назвал его настоящим защитником! А это значит, что он уже большой.

***

Дарья Николаевна закрыла журнал и вздохнула, любуясь кустом цветущей сирени под окном. Как быстро пронеслась весна… Вот уже и лето через неделю. Она усмехнулась, вспоминая свадебный бум в их маленьком городке. Правда, не только свадьбы отгремели тогда, но и скандалы. Нина, бывшая жена Саши Ястребова, долго пыталась внушить всем, что Наташа это просто прихоть и временное увлечение, пока не получила отповедь от самой Татьяны Владимировны, бывшей свекрови, после чего исчезла из жизни Ястребовых в неизвестном направлении. Так все думали, а Нина вдруг дала интервью какому-то гламурному журналу, где наговорила гадостей про всю свою бывшую семью. Но только не учла, что жёлтая пресса уже давно не имеет такого веса, как раньше. В результате грандиозная пиар-акция осталась незамеченной, а вот места работы в Художественном музее она лишилась. Но и это ещё не всё. Механик Егор Грозовой, что отвечал за «первого», решил помочь Марине с воспитанием ребёнка погибшего Андрея Грачёва, даже просил разрешения у Грачёва-старшего воспитать его внука, в результате все узнали об афере с беременностью, которой не было. Даже спокойная Марьяна Журавлёва, тётя Елены, не выдержала и наорала на несостоявшуюся мамашу. Марина ещё долго что-то пыталась доказать, выдумывая несуществующие детали их с Андреем романа, но в итоге уехала в Двуреченск, и больше никто о ней не слышал.

Дарья опять вздохнула и услыхала глухой голос доктора Шлихта:

— Что ты, Дарья Николаевна, всё вздыхаешь и вздыхаешь? Смотри, как за окном солнышко светит, пациентов тяжёлых у нас нет, а если появляются — выскакивают, как те пингвины из океана. Что случилось, что тебя вдруг на «охи-вздохи» потянуло?

— Ой, Фридрих Иванович, тяжко мне что-то. Понимаешь, вот уже больше двух месяцев прошло после свадьбы Димы и Лены, я всё жду, жду, когда же мне скажут, что я скоро бабкой стану, а в ответ тишина.

— Ну ты даёшь, Дарья Николаевна! Это что за сроки — два месяца? Люди иногда годами этого чуда ждут, а потом — бац! — получите и распишитесь.

— Ты, Фридрих Иванович, не всё знаешь. Дима мне не родной сын. Вера, сестра моя, узнала о своём диагнозе, уже когда беременная Димкой была. Ей тогда химию проводить нельзя было, а от аборта она сама отказалась. Вот и получилось, что сына родила, а сама вскоре сгорела, как свеча. А я так и не смогла Саше моему ещё одного малыша родить.

— Печально всё это, но к Дмитрию-то с Еленой это каким боком?

— А вдруг они тоже…

— Ты глупостей-то не говори! Помнишь, как нас учили? Наши мысли материальны! Сейчас всякого надумаешь, а потом оно вылезет где-нибудь! Время их не пришло ещё! Это только Лидия наша как кролик, не успела чихнуть — уже тошнит. И слава Богу, будет чем старшим Грачёвым, Марьяне с Сергеем заняться. Кстати, о времени. Посмотри на них — ведь сколько всего случилось, через что пройти пришлось, а в итоге? Пусть в пятьдесят, а смогли стать счастливыми. Так и у твоих всё хорошо будет. Вот поедут к Ленкиным родителям, отдохнут, в Париже погуляют, а там, говорят, атмосфера благоприятная. Глядишь, привезут тебе карапуза.

— Ой, Фридрих Иванович, твои бы слова да Богу в душу. А может, ты и прав? Возможно, там сможет отпустить их прошлое, потускнеют воспоминания, и они станут счастливыми? Хорошо хоть эта бесстыдная официантка Маша отсюда убралась! Тьфу, как вспомню, как она к Диме явилась в чём мать родила! Повезло, что я тогда дома была, а Леночка на работе задержалась.

Шлихт закрыл последнюю написанную историю болезни и с улыбкой сказал:

— Главное, не дави на них. И всё образуется. Всё на этом свете вовремя приходит, а если не случается — значит, так должно быть. Ты вот что мне скажи: Дубова ты уволила, Лида в декрет через несколько месяцев уйдёт, где врачей брать будем, а?

— Да есть у меня на примете один реаниматолог. Только согласится ли переехать сюда, вот вопрос. Хотя я с командованием говорила, в новом доме одну квартиру готовы отдать госпиталю.

— А про кого ты сейчас?

— Ты Викторию Брагину знаешь?

— Да, мы с ней на курсах пересекались года два назад. Так она ж в Ожоговом центре в Областной работает.

— А то я не знаю! — повысила голос Орлова. — Вот и думаю, чем бы её соблазнить, чтобы она ко мне в отделение работать пришла?

— Так квартирой и соблазняй! Я тебе точно говорю! Она сколько лет по чужим углам и съёмным квартирам мыкается, сама рассказывала, а тут сразу… Ну ладно, не сразу, но перспективы имеются?

— Думаешь?

— Попытка не пытка, а ты как заведующая должна попробовать. Она классный и серьёзный профессионал. Сын её уже давно самостоятельный, на Севере служит, с этой стороны никаких причин для отказа нет. А тут у нас ещё и замуж выдадим!

— Ой, рассмешил! Как скажешь, так скажешь! Но попробовать стоит. Ты, Фридрих Иванович, идею подал, вот сам и работай, а я пошла звонить.

— Привет передавай. Если что спросить захочет, как у лица, не занимающего должности руководящие, всегда пожалуйста. И обещай побольше!

— Я тебе сейчас наобещаю! Всё, пошла я.

Через месяц перед отъездом Орловых и всей команды лётчиков и конструкторов во Францию в отделение реанимации двугорского госпиталя пришёл новый доктор Виктория Георгиевна Брагина, занявшая освободившуюся жилплощадь инженера Алексея Рыжего и его жены красавицы Риты, которым торжественно вручили ключи от трёхкомнатной квартиры в связи с пополнением семьи двумя мальчишками-близнецами.