Воевода недобро сощурился, рассматривая их бритые налысо головы и лица и руки, покрытые причудливыми, вырезанными прямо по коже узорами. Клыки диких зверей служили им оберегами. Носили их кто на шнуре на груди, а кто и вставленными в ухо али и вовсе в ноздрю!

Дядька Крут обернулся, проследив за взглядом одного из наемников: да, добра в их повозках было и впрямь навалом. Втридорога взял Ярослав приданого за княжну, и нынче повозки скрипели и прогибались под тяжелым грузом. Тут и отрезы шелковой ткани, и украшения из янтаря, и серебро весом.

Сколько ни вглядывался воевода, не мог угадать родовых знаков наемников. Стало быть, выродки, изгнанные своими семьями, лишенные права носить указания на принадлежность к роду. Токмо и оставалось им, что головы да лица уродовать росписью этой дикой!

Дурно, очень дурно.

— Ужель так неспокойно нынче на дорогах? — видно, Ярослав также подивился и числу наемников, и их лицам.

Он откинул в сторону плащ, показывая меч в ножнах, и положил раскрытую ладонь на бедро. Второй рукой он чуть потянул на себя поводья Вьюги и обернулся. Кмети из его дружины медленно, не торопясь подъезжали на лошадях все ближе и ближе к нему.

— Всякое бывает, княже, — добродушно улыбнулся торговец и развел руками.

Повинуясь взмаху его ладони, наемники, сопровождавшие их отряд, отошли назад. Все, как один, усмехнулись.

Торговец поправил на груди серебряную гривну, висевшую на толстом шнурке. Знак отличия, разрешение торговать в разных княжествах да с заморскими купцами.

Пока говорил с князем, мужчина все косился на нагруженные повозки и дружину. Что-то явно высчитывал в уме, дядька Крут был готов отдать руку на отсечение.

— Брат мой по Волге нынче идет с товаром нашим, а я уж больно кости размять захотел, — наконец, он примирительно показал руки раскрытыми ладонями вверх. Мол, не замышляю дурного.

— Коли идете из самой Бирки, стало быть, и на Ладоге у нас побывали? — вкрадчиво спросил Ярослав.

Он не отводил взгляда от торговца, с которым говорил. Уж больно тот ему пришелся не по нраву. Он и его северные наемники. Разбойники, если судить по виду. Все, как один, головорезы.

Торговец, однако, пребывал в благодушном настроении.

— Побывали, — спокойно отозвался он и одернул запыленный плащ. Еще раз нарочито-медленно погладил серебряную гривну на груди.

— Знатный был торг и привечали нас знатно! И на Ладогу заезжали, и в Белоозере были! Жаль, брату твоему, княже, так и не удалось нам поклониться. Не дождались его с полюдья, раньше уехали.

Ярослав нахмурился еще пуще, сверкнул недобро глазами.

— Вот как. Уж не взыщите, гости дорогие, — сказал он и склонил слегка голову. — Приезжайте по весне, я сам вас привечу.

Они поговорили еще немного, и князь уже приказал дружине посторониться, чтобы пропустить купцов с охранителями, когда спросил будто бы невзначай.

— А что, давно ли вы из Ладоги вышли?

— Уж несколько седмиц как. Может, три. Мы медленно идем, не торопясь. Брат мой в каждом городище ждет, пока мы доплетемся.

Кивнув на прощание, князь придержал Вьюгу и остался на месте, пока мимо него не проехал ведь торговый караван. Он провожал пристальным взглядом каждого из торговцев и наемников и заметил, как последний из них, недобро сощурился, обернувшись, чтобы поглядеть на княжий отряд.

Как разошлись с торговцами, Ярослав до самого вечернего привала не сказал ни слова. Воевода поглядывал на него через плечо и сам отчего-то молчал. Не решался заговорить. Несложно было догадаться, что за мысли терзали князя. Где был его младший брат все это время, коли за данью он отправился, еще когда сам Ярослав из Ладоги не уехал? Много, много седмиц минуло с того дня.

Но князь печалился не только о том.

На ночлег устроились в тот день поздно. Князь шел и шел вперед, не приказывая останавливаться, хоть и чувствовал затылком вопросительные взгляды своих людей. Он хотел как можно дальше уйти от места, где они повстречали торговцев. Наконец, уже под самый вечер, когда ярко-красное солнце почти скрылось из вида, он махнул рукой и первым спрыгнул с Вьюги.

Дядька Крут мыслил, что костра нынче не будет, но князь его удивил.

— Разводите костер, да побыстрее, — велел Ярослав. — Собери мне кметей, — приказал Горазду и принялся осматриваться, положив ладонь на рукоять меча.

Оказавшись на земле, воевода некоторое время постоял, привыкая. Теперь у него кружилась голова да подкатывала к горлу тошнота после каждого проведенного верхом дня. Он чувствовал себя уставшим, словно вот-вот развалится, коли кто тронет посильнее.

— Мыслишь, нападут? — дядька Крут, переждав, пока земля перестала плясать у него перед глазами, подошел к князю и стал рядом, поправил туго затянутый воинский пояс.