Оба братца уставились на меня. Старший с таким видом, что только спасаться, ну да не на ту напал. А младший смотрел-смотрел — и расхохотался.

— Уела, полностью уела. Прошу прощения, миледи, — поклонился он.

Стефан же молчал. И тогда заговорил Остамир.

— Милорд, доводилось ли вам видеть приступы безумия у вашего брата?

— Боги миловали, — откликнулся тот тут же.

— А мне доводилось. Это… впечатляющее зрелище, храни нас от такого все светлые силы. И миледи смогла победить то безумие одним прикосновением. Что же вы станете делать, если с милордом Хьюго снова случится нечто подобное, а миледи рядом не будет?

Наступила тишина. Потом поддакнули Бриан, и следом Роберт — да, видели, всё верно. Без миледи Серафимы никуда.

— Бриан Эльвиг, раз ты за неё — на тебе её охрана, отвечаешь головой. Потому что если мы освободим Хьюго, девица будет нужна непременно. Или не девица, но всё равно, будет нужна, и именно эта.

Мы выдохнули. Вот и славно.

А дальше они соображали, как и куда лучше открывать портал, кто пойдёт первым, а кто ещё каким, и каков будет порядок действий внутри крепости. Вот и славно.

Я вышла во двор следом за остальными и смотрела, как разгорается арка портала под руками Стефана.

Хьюго пришёл в себя и никак не мог понять, что с ним случилось и где он вообще. Вроде бы они были вдвоём с Серафимой… наконец-то по-настоящему вдвоём. И было это хорошо и правильно, и следовало повторить, и очевидно, не раз. Но где Серафима и где, ради всех богов, тёмных и светлых, он сам?

Вокруг темно, и лежит он как будто на каменном полу, где в Морторе такой каменный пол? И света ниоткуда не виднеется? И голова-то почему так болит?

Он попытался дотянуться до головы и хотя бы на ощупь понять, что там. Так, а руки почему связаны?

К счастью, руки были просто связаны, просто верёвкой, без всяких магических наворотов. Значит, попробуем эту верёвку снять. И вспомнить, что вообще было?

Было утро, была Серафима. Потом… было известие, что ожидаются соседи, они и прибыли, и что далее? Какой-то беспорядок во дворе, приставали к дракону Серафимы, а потом…

Потом подошёл Ричард, сказал, что леди Хильтруда, неприятная супруга лорда Свона, почему-то оказалась за стеной и что-то там с ней неладно. И почему не поднялся на площадку над воротами и сам не посмотрел сначала, что там, за стеной? Почему пошёл и не сказался никому? Потому что они с Ричардом вышли, там и вправду кто-то из людей Свона держал эту самую Хильтруду, а она, вроде, вырывалась, Хьюго шагнул к ним… и получил по голове. Он вспомнил боль от удара — да такую, что пресловутые искры из глаз посыпались, и удар-то был сзади, со спины, а почему он не прикрыл спину? Да потому, что там был Ричард, не нужно было ничего прикрывать.

И что же, Ричард тоже пропустил нападение и находится где-то поблизости? Или же… мысль пришла непрошеной и казалась невероятной, но она объясняла всё. Потому что Ричард позвал его за ворота, Ричард говорил про Хильтруду, Ричард был сзади… и вот он, Хьюго, где-то здесь, в каменной, очевидно, темнице, а где тот Ричард?

Но нет, невозможно. Ричард — сын отцовского ближнего человека, они ровесники, они росли вместе и делили всё… только проклятье досталось одному Хьюго. И он не счёл себя вправе делить тяготы с кем-то, убрался в Мортор, точнее, Эдрик его туда утащил, и… и что?

И постарался сделать из него человека, вот что. Терпел его пьяные выходки, заставил сначала затаиться и не подавать признаков жизни, а потом пойти в Туманный лес за девицей… за Серафимой.

Серебристые волосы, зелёные глаза. Гибкая, стройная фигура. Изящные руки, в которых столько силы. Громкий голос, команды слышно во всех уголках замка. И командует-то как ловко, будто училась этому всю жизнь, а говорит — жила совсем иначе, и училась совсем не тому, чему учат девиц. И… где теперь он и где теперь она?

И ведь лорд Свон обещал какие-то новости из столицы! И почему Хьюго не расспросил сразу же, кому она нужна, эта вежливость? А то — посадить за стол, и что там ещё нужно, выслушать всякие глупости, посмотреть, как леди Матильда шарахается от поднятых Эдриком скелетов…

Матильду лорд Свон сватал Хьюго в супруги давно и прочно, она ещё совсем юной была. Но скажите, какое сватовство проклятому магу? Он и не собирался жениться, потому что когда у тебя три старших брата — есть, кому продолжить род. Даже если Томас станет жрецом, как он хочет, останутся Стефан и Эдриан, у Стефана-то дети уже подрастают. Значит, никакого сватовства. И согласиться на требование Эдрика пойти в Туманный лес оказалось непросто. Или — непросто сопротивляться его требованию? Ему столько лет, сколько и вообразить невозможно, и силы у него тоже столько, как ни у кого. И почему он встал за Хьюго, если Хьюго в самом деле взял на душу тяжкий грех и совершил непростительное?

Или же… Хьюго ничего непростительного не совершал, а кто-то воспользовался тем, что после припадка безумия он не помнит ровным счётом ничего?

И почему раньше ему не приходила в голову эта простая мысль? Он и вправду не помнит, ничего не помнит. Он мог натворить что угодно, но мог и не творить ничего, но поверить всему, что о нём сказали. А кто сказал — дядя Годрик. Тот самый дядя Годрик, который всю жизнь Хьюго подначивал его — мол, раз ты проклят, то никакого от тебя проку, ты рано или поздно сойдёшь с ума, ты не жилец. Отец запрещал эти речи, запрещал и вести их, и слушать, ну так Годрик и вёл их не перед отцом. И как так сталось, что в два дня после смерти отца сменилась вся стража в Мерсии, не осталось никого из отцовских верных людей, на кого можно было бы положиться, дядю окружали сплошь его люди, которые смотрели на Хьюго так же, как и сам дядя — на отродье тьмы, не заслуживающее жизни.