— Эй, ты говори, да не заговаривайся! Или решил, что раз безумен, то от тебя стерпят любой бред и любую клевету?

— Значит, и сам тоже перестань бредить и клеветать. Я точно знаю, что никого здесь не убивал. А ты можешь сказать о себе то же самое?

— Ещё бы не сказать, скажу! Но не тебе, щенок, а только лишь королю, и то, если он спросит! Тогда поклянусь, если без этого он не утвердит мой графский титул.

— Графский титул уже почти четыре месяца у Стефана, ничего король не утвердит.

— Я всё это время был лучшим сеньором этим землям! И я уже сказал о том королю, и повторю снова! После того, как тебя повесят, как совершившего позорное преступление!

— Это мы ещё посмотрим, был или нет. Что-то я не верю, что ты знаешь, сколько урожая собрали нынче осенью, какую его часть нужно отложить на посевную, а какую можно съесть, а что — продать.

— Это знает мой управляющий, — усмехнулся Годрик. — Мне нет нужды совать свой нос в каждый мешок зерна.

— А вот и зря, достойный сеньор всё это знает, — покачал головой Хьюго. — Ещё, конечно, достойный сеньор не нарушает клятв, не предаёт того, кому принёс присягу и не убивает того, кого обещал защищать. Надо будет сказать его величеству, чтобы задумался — нужен ли ему такой лорд. Который может в любой момент позабыть о клятве и убить.

— Да кто будет тебя слушать, можно подумать, у тебя будет возможность говорить перед королём, кто-то её тебе даст! Тебе было велено явиться в столицу, а ты не явишься. И ни один из твоих братьев не спасёт тебя, если ты всё же решишь явиться с опозданием. Мне даже нравится такая мысль — отпустить тебя… например, послезавтра. Тогда даже твой костяной дракон не успеет донести тебя в срок.

— Порталом дойду, — пожал плечами Хьюго. — И дракон донесёт, куда нужно и когда нужно.

Правда, он тут же подумал, что знать не знает, к какому сроку ему велено явиться. Не о том ли хотел поговорить лорд Свон? А дрянные его девчонки не дали?

— Кто ж тебе его откроет, если ты окажешься вне закона? Тебя скорее убьют, чтобы получить награду за твою голову!

— Тогда бы уже убили. Но ты отчего-то оставил меня в живых, я даже и не подозреваю, зачем тебе это понадобилось. Торговаться с братьями за титул? Но об этом решит король. Зачем же ещё? Или ты решил списать на моё якобы беспамятство ещё какие-то свои грешки? А не слишком ли много ты хочешь?

— Да что мы тут его слушаем-то! Взять и угомонить, ясно? — Годрик кивнул своим молодцам, те обошли его и двинулись к Хьюго…

И Хьюго понял, что придётся дать некоторый отпор.

Он дождался, пока четверо — больше не поместилось — обойдут Годрика и двинутся к нему, и парой движений поставил перед собой защитный барьер — от стены и до стены. Двое не поняли и вляпались, и повалились, и завопили — это всё равно, что попасть под удар нежити. Двое других притормозили.

— И что же ты прячешься за чужие спины, дядюшка Годрик? Хочешь быть графом Мерсийским? Этот титул никогда не давался трусу. Знаешь, что будет? Тебе привратная башня на голову обрушится. При достойных доверия свидетелях, чтоб было видно — никто тебя и пальцем не тронул.

— Отчего это я трус? Да ничего подобного, — Годрик отпихнул оставшихся вояк и шагнул вперёд. — Ну держись, поганое отродье тьмы, — и приготовился что-то сколдовать.

Но Хьюго не собирался давать ему такой возможности.

— Стой, где стоишь, вот, хорошо. А я встану напротив. И именем погибшего когда-то на этом месте Роберта Мерсийского вызываю тебя на бой не на жизнь, а на смерть. И ты, подлый предатель своего брата и своего рода, не сможешь отказать мне, тебе не позволят эти стены, эти камни и эта земля.

У него не было кинжала, но была булавка. Проколоть палец, выдавить каплю крови на плиту пола — дело одного мгновения. И Годрик не понял, отчего засветилось плиты пола — та, на которой стоял Хьюго, и на которой стоял он сам. Вот вправду, нечего прогуливать уроки семейной истории!

— А… кто… почему… — забормотал он, озираясь, но его люди только изумлённо смотрели, и всё.

На полу вокруг обутых в сапоги ног Годрика начали собираться языки тёмного пламени. Сейчас или он примет вызов, или это пламя его пожрёт. Во всяком случае, так рассказывал когда-то Эдрик маленьким Томасу и Хьюго.

— Ложь это всё, ложь, я никого не предавал и не убивал!

Тьма поднялась выше — до колен, до пояса, да плеч. Она шевелилась и плескалась, и в ней проступали человеческие фигуры. Неужели и впрямь память предков пришла на помощь?

— Хорошо, будь по-твоему! Поединок! Оружием и магической силой! На рассвете! — завопил Годрик.

Тьма разом плеснулась ему почти что до макушки и опала. Услышали и засвидетельствовали.

И в этот же момент загрохотали чьи-то сапоги по лестнице.