И если бы наказание не было необходимым и великие короли и могущественные монархи могли обходиться без него, то не были бы ниспосланы стихи о «Железе и мече», и не было бы никаких повелений относительно воздаяния, которое есть основа долговечности, и рождения, и роста: «Для вас в возмездии — жизнь, о обладающие разумом/» [1636] .

Менгу-каан увидал, что такие слова, как эти, сказаны от чистого сердца, а не из корыстного интереса или лицемерия. А что касается вышеназванных бесчестных эмиров, которые направили царевичей на этот путь и ввергли их в эту пучину и в эти преступления, он, разгневавшись, повелел предать их мечу, согласно повелению Аллаха (велика Его слава!): «От прегрешений их были они потоплены и введены в огонь» [1638] . Первым был Ельчитей: ему отрубили голову и ноги. Затем был затоптан Туанал. *Ката-Курин предпочел [последовать] поговорке: «От своей руки, а не от руки Амра». Он проткнул себе живот мечом и так лишился жизни. И все остальные также по очереди расстались с жизнью: «Они понесут свои ноши на спинах! О да, скверно то, что они несут!» [1639] .

Когда слух об этом достиг Есун-Тока, внука Чагатая, он оставил все свое войско и по собственной воле отправился в путь с тридцатью всадниками [1640] . Он был послан к нерге [1641] возле Наку и Сиремуна, и они остались в одном месте.

Одним словом, если кто замышлял мятеж в своем сердце, Небесное Предопределение набрасывало веревку на шею его замыслов и волочило его вслед за своим конем, а благоприятный гороскоп и день ото дня растущее величие [Менгу-каана] делало этих надменных тиранов послушными и покорными в объятиях подчинения и повиновения, так что каждый из них подумал про себя:

А за некоторыми были посланы ельчи и доставили их.

А что до Кадак-нойона, он все еще не прибыл. Он понимал, что именно от него пошло это отчуждение, что он был источником этой вражды, что он поднял пыль этого недовольства и разжег в мире огонь смуты и что не в его силах было это исправить.

Поэтому когда Сиремун и Наку отправились в путь, он пожелал выйти из этого дела, «когда Басра была уже разрушена» [1644] , и приложить руку к груди затворничества и уединения, и прислониться к горе спокойствия, и спрятать лицо, надеясь удержать свою голову на шее, а душу — в теле. И эту мечту он продолжал варить в горшке своего ума на огне скупости, напевая про себя:

И так он размышлял и день, и ночь, отыскивая способ для достижения безопасности и спасения. И все это время Провидение смеялось над его горем и страданием, его слезами и плачем, и сказала ему такие слова:

Неожиданно явились люди от двора, как множество Ангелов Смерти, и сказали:

Они вытащили его из его палатки и на телеге довезли до самого Каракорума. Хотя он сказался больным, они посчитали возможным забрать его оттуда и увезли его. Когда его доставили ко двору, он был допрошен яргучи, и хоть вина его была страшнее безбожия Иблиса, тем не менее [лишь] после того, как он раскаялся и признался [в своих преступлениях], он был отправлен вслед за своими друзьями и товарищами /53/ и испил свою чашу из того источника, о котором сказано: «Скверен водопой, к которому ведут!» [1646] .

И поскольку многие из тех, кто находился в других местах, еще не прибыли, [принцы] не чувствовали себя защищенными от их бесчестных замыслов и злых козней. Поэтому они послали *Бурилджитей-нойона [1647] с десятью туменами отважных юношей и храбрых тюрков в области Улугтак [1648] , *Кангай [1649] и *Кумсенгир [1650] , что лежат между Бешбалыком и Каракорумом, чтобы оттуда протянуть нерге к Конгуран-Огулу [1651] /54/, который находился в окрестностях Каялыка, а его войско занимало земли вплоть до области Отрара. А Йеке-нойон с двумя туменами был послан в страну киргизов и кемчиудов [1652] .