Я обернулась с намерением поблагодарить, но у его уха все еще находился телефон. Одними губами я произнесла спасибо и села в такси.

Вот не хотела же смотреть, зарекалась, что горб вырастет, если посмотрю, но все равно сделала это. И раз уж меня сейчас никто не слышит, то ни к чему притворяться монашкой… Я разозлилась? Разозлилась, потому что этот герой-любовник не бросил печальный взгляд в мою сторону, не остался смотреть исчезающему за поворотом такси, и даже просто не удостоил крохой своего внимания? Да, я разозлилась, когда Радич преспокойно повернулся и, продолжая свой разговор, направился обратно ко входу в ресторан. Что за несносный мужчина? Только я о нем начинаю думать чуть лучше, как он делает что-то такое, что снова возвращает мою неприязнь к нему. И пока я злилась на любовника за разрушение моих надежд, в голову пришел один вполне логичный вопрос: а какого черта я вообще хочу, чтобы он оказался положительным персонажем?

Он женат. Разве мне недостаточно того, что я уже сотворила? Меня не предупреждали, что, оступившись однажды с пути праведника, я необратимо, без права на прощение подвергнусь деформации, пока не превращусь в отпетую злодейку. Неужели ж я мало раскаивалась, посыпая голову пеплом от сожженной в ту ночь надежды попасть в рай после смерти? Прямиком из крематория, еще тепленький, этот пепел, по всем признакам, стал символом только моего позора, но не раскаяния…

Не бывать такому! Если уж прошлый позор мне не смыть, то хотя бы новых я избежать в состоянии, только нужно еще настырнее следовать плану тотального игнора нашей былой близости. В тот вечер в ресторане мне не удалось услышать подробностей о свадьбе Зореслава, не получилось узнать о них и позже, но так даже лучше, потому что у моей нервной системы уже барахлит иммунитет к очередным потрясениям. Пусть лучше что-то останется недосказанным, так есть шанс, что эта история для меня завершится быстрее.

Неделя выдалась убийственно тяжелая. Начался сезон простуд и вирусов, поэтому выживали сильнейшие. Эти же сильнейшие пахали за себя и того (больного) парня. Отдел потерял почти половину сотрудников, у работы были те же показатели, но только в сторону увеличения. К четвергу началась та стадия рабочей недели, когда нужно сосредоточиться на том, чтобы не сдохнуть. Потому что смерть — это то, что никогда не согласует руководство.

В общем, благодаря приемам выживания в экстремальных условиях, до совершенства отрепетированным за эти два года, к пятнице я еще дышала, хотя ни на что другое у меня уже не было сил, даже глаз не дергался. Встав из-за стола к обеду, я буквально заставила себя сделать перерыв, потому что перед глазами у меня уже цифры даже не двоились — посылали на фиг. Я дала себе обещание, что сегодня обязательно пообедаю и точно чем-то более полезным, чем чашка двойного американо без сахара. Только я уже собиралась спуститься в буфет, как помощница сообщила о гостье, разыскивающей меня.

Несмотря на абсолютную безжизненность моего организма, добитого работой, я, оказывается, еще способна была испытывать эмоции. Очень удивилась увидеть ту самую женщину из ресторана, чей внук испачкал мой плащ. И раз уж я все равно намеревалась уйти на перерыв, то была совсем не против ее приглашения на обед в кафешку в соседнем здании.

Мы устроились за столиком, который был дальше всех от входа, потому что мне безумно хотелось тишины и комфорта, а потом наконец познакомились. Гостья вручила мне пакет из дорогого бутика с новым и очень стильным плащом. Эльвира Борисовна не дала ни одному звуку, слетавшему с моих уст, стать возражением и настоятельно попросила принять ее извинения в виде этого подарка. Мне ничего другого не оставалось, кроме как покориться, испытывая искреннюю благодарность.

Эльвира Борисовна оказалась очень живой и остроумной женщиной, а потому наше общение сразу обрело дружеский формат. К моему удивлению, она буквально вдохнула в меня жизнь, которую я так старательно транжирила на работе всю неделю. В этой легкой беседе даже мой аппетит отбросил скромность, и я впервые за последние несколько дней наелась от души.

— Как вы меня нашли? — все еще удивлялась появлению в офисе супруги Малахова.

Элегантная женщина улыбнулась глазами и дружелюбно ответила:

— Мне пришлось допросить администратора ресторана, чтобы узнать о тебе хоть что-то. Он оказался очень порядочным работником и не согласился дать мне контактную информацию, кроме названия компании, которая в тот вечер отмечала корпоративное мероприятие. Дальше было нетрудно.

— Если честно, вы меня удивили. Ведь эта ситуация попросту не стоила всех затраченных усилий. Мне теперь кажется, что это был не плащ вовсе, а королевская порфира как минимум. И хотя я сейчас перед вами всячески красуюсь своей скромностью, в душе очень благодарна за то, что в этом мире есть такие люди, как вы и ваш супруг.

— Юра всегда был таким, — рассмеялась она на мое откровение. — Мой покойный отец о нем говорил так: «Даже если вы снимете с него шкуру, ничего, кроме чести, вы там не найдете».

— Отличная характеристика, — посмеялась и я.

— И, главное, очень точная, — добавила она. Оглядевшись по сторонам в поисках официанта, Эльмира Борисовна продолжила: — Как ты добралась в тот вечер до дома, все было в порядке?

— Даже если бы захотела замерзнуть, не смогла бы, — вспоминая сцену в ожидании такси, ответила я. — Коллега одолжил свой пиджак, а домой я добиралась на такси, так что, как видите, ни одного шанса ощутить холод сентябрьских вечеров.

— Юра сказал, что ваша фирма достаточно известная в Москве, какую должность ты занимаешь?

— Я заместитель начальника инвестиционного отдела, — с заслуженной каторжным трудом в течение последних двух лет гордостью ответила я.

— Такая молодая и такая успешная. Умница, так держать! — похвалила Эльмира Борисовна, будто нисколько не удивившись. — Я до встречи с Юрочкой такая же была, только работу и видела. Мой отец в 80-е владел чулочной фабрикой в Подмосковье. Не представляешь, сколько у меня с ней связано прекрасных воспоминаний! Прошло уже очень много лет, но я по-прежнему считаю, что женщина никогда не должна бросаться из крайности в крайность. Много работать — плохо, а не работать — еще хуже. Да, семья, быт, дети — все это прекрасно, но не ценой твоего второго я.