— А не боишься, что кто-то руководству доложит, как ты вместо того, чтобы лечить, в ночную смену больных чпокаешь?

Останавливаюсь, распрямляю спину. Челюсти стискиваются до скрежета зубов. Вот гадина ревнивая. Значит, угрожаешь…

Моё собственное дыхание отдаётся в ушах. Хочется стиснуть её горло и к стене прижать. Чтоб замолчала, наконец. Глубокий вдох и шумный выдох. Нет, не получит от меня эмоций. Хватит вампирить за мой счёт.

Не оборачиваясь, иду дальше, распахиваю дверь палаты. Слышу вслед обиженный звенящий голос:

— Козёл. Я этого так не оставлю.

Мысленно стряхиваю с затылка её негатив.

— Торт ещё остался, не весь слопала? Тогда подставляй ближе чашку, Ксюшонок.

Наконец, можно расслабиться. Рабочие часы закончились. Нахожусь здесь по собственной воле. Снимаю халат, кидаю на спинку стула. Разливаю чай, ставлю кружки на тумбочку. Гашу свет, включаю ночник, закреплённый на стене.

Усаживаюсь в кресло рядом с Ксенией.

Мы пьём вкусный улун, доедаем торт, смотрим уже третью комедию в онлайн-кинотеатре на моём ноуте, который я установил на стул напротив кровати. Рыжий нагло развалился на больничном одеяле.

В сотый раз отправляю его в приоткрытую тумбочку на полотенце:

— Спи там, блохастый.

Но он терпеливо потягивается, выбирается наружу и запрыгивает обратно, к Ксюше под бочок. Она ласково поглаживает блестящую шкурку. Немного раздражаюсь. Хочу быть на его месте, но нельзя… Пока нельзя.

Чем больше смотрю на неё, тем привлекательнее нахожу. Щёчки порозовели, сама оживилась, глаза кокетливо блестят. А какая у неё улыбка… Смех чистый, словно колокольчик звенит.

Мне хочется быть ближе. Наклоняюсь в её сторону, притворяясь, что мне плохо видно фильм. Наши головы почти соприкасаются. Она пахнет клубникой и цветами. Офигенно… Незаметно втягиваю воздух, стараюсь набрать в себя побольше. Ползу рукой по одеялу, накрываю её пальчики. Веки становятся тяжёлыми. Сердцебиение зашкаливает. Что там в фильме? Больше ничего не слышу, не вижу, не понимаю.

Скашиваю глаза, нащупываю реакцию. Грудь высоко вздымается, губки слегка приоткрыты. На руке, которой касаюсь, мурашки. Ррр, надо срочно отвлечься, на что-то переключиться. Немедленно.

— Хочешь ещё торта? – не узнаю свой голос. Он звучит слишком низко, интимно.

Отрицательно машет головой. Кладёт ладонь на живот и закатывает глаза вверх, изображая, что уже объелась.

Ухмыляюсь.

— А вот и не угадала. Думаю, хочешь. Он же такой вкусный. Придётся доедать, пока не испортился.

Беру ложку, снимаю немного крема сверху. Перебираюсь на кровать. Одной рукой беру её кисти, они тоненькие, ещё несколько поместилось бы в моей ладони, если надо. Закидываю вверх и держу. А сам встаю на колени, нависаю над ней и подношу ложку к улыбающемуся ротику.

— Ну, ещё одну ложечку… Всего одну и отстану. Тебе надо, ты ещё не восстановилась до конца.

Ксюша крепко сжимает губы, мычит, хохочет, отворачивает лицо, вьётся подо мной. А меня прёт от этого. Так волнующе. Невыносимо сексуально. И грудь, которая слегка касается моей, и её талия между моих ног. Её учащённое дыхание.

С моего лица сползает улыбка. Накормить её тортом – кажется, это была очень, очень плохая идея. Но поздно.

Опускаюсь лицом к её лицу. Ксюша перестаёт смеяться. Воздух между нами искрит электрическим разрядами. Медленно провожу кремом по пухлым губкам. Оставляю ложку, а сам кончиком языка слизываю сладкое по контуру. Ксюша заворожённо хлопает своими густыми ресницами.

В паху горит. Срочно оторваться и уйти...

Надавливаю, раскрывая её рот и с тихим нетерпеливым стоном проникаю внутрь.

Ксюша

Ой, мамочки…

Теперь Алексей поцеловал меня первым. Его язык горячий, твёрдый и настойчивый, а пальцы, скользнувшие мне под пижаму, холодные. Он укладывается рядом. Разворачивает меня к себе лицом и продолжает целовать. Сначала сладко и нежно, от чего мне становится щекотно в животе. Потом так жадно и горячо, что мои руки и спина покрываются мурашками. Он спускается губами к шее, я запрокидываю голову. Потом стягивает с плеча пижамную сорочку, ласкает языком ключицу. По моему телу пробегает тёплая волна, это безумно приятно. Я даже не заметила, когда он расстегнул пуговицы. Мои соски твёрдые и ноют. Обнимаю его за шею, глажу спину, затылок. Обхватываю ногой и неконтролируемо выгибаюсь навстречу, чтобы хотя бы немного снять напряжение. И почему-то не отталкиваю его, разрешаю гладить меня везде.

Наверное, завтра мне будет очень стыдно. А сегодня я позволяю делать то, что никому-никому раньше не разрешала. Руки Алексея, кажется, вообще везде. И под расстёгнутым бюстгальтером, и даже у меня в трусах.

Почему я не возражаю? Мало того, мне точно нравится, как я на него действую. Нравится, как он наглеет, как он хочет трогать меня, не может удержаться от этого. Я растекаюсь сахарным сиропом в его объятиях. Алексей приглушённо стонет мне в ухо, и на что-то нажимает у меня между ног, я ловлю судорогу и теряю возможность дышать.