Последнее слово она говорит с ухмылкой, как мне кажется, немного зловеще.

Вадим слушается, но перед выходом оборачивается:

— Ксюх, я всё равно не уйду, подожду внизу в машине. Мы ещё не всё обсудили.

Мне становится смешно. «Мы» не всё обсудили? Да я и не начинала даже. А он ведь реально не замечает, что я всегда молчу…

Когда за ним захлопывается дверь, та женщина нахально разворачивает меня и подталкивает к кровати, по пути представляясь:

— Я Марина Андреевна, врач-уролог. У тебя плохие результаты анализов. Нужны дополнительные тесты. Раздевайся, ложись, я сейчас тебе мочу катетером возьму.

В смысле, раздевайся… Бессознательно повинуюсь, начинаю расстёгивать пуговицы пижамной сорочки. И откуда вдруг плохие анализы? Алексей вчера смотрел, сказал, что всё в порядке...

Врач ставит на тумбочку лоток, принимается вскрывать пакетики, выгладывает из них что-то пугающее, стальное, блестящее и острое. Скомкав обрывки полиэтилена, она взглядом ищет, куда бы их положить. И суёт в нишу. Бесцеремонно выуживает записку Алексея, открывает и читает, багровея на глазах. Комкает её тоже и со злостью суёт обратно.

Поворачивается ко мне и рявкает:

— Что ты там снимаешь? Штаны с трусами стягивай, ложись и раздвигай ноги. Тебе мочу катетером не брали никогда, что ли?

О чём она, спасите…

У меня бурлит в желудке от ужаса. Пульс колотится так громко, что я его слышу в

ушах. Я пячусь назад и отрицательно качаю головой. Не дамся. У меня плохое предчувствие. Да она врёт, всё у меня нормально с результатами анализов. Что она хочет сделать?

Марина возмущается:

— Что ещё за детский сад? – и, явно переступив через себя, снижает градус, начинает уговаривать, — не бойся ты. Я опытный врач, очень осторожно введу катетер, почти ничего не почувствуешь. Пара минут, и готово.

Может, я истеричка. Неадеквашка точно. Ну, и что. Я хочу сама решать, кому разрешено меня трогать ТАМ. И уж точно, этой женщине нельзя.

Во-первых, она мне с первого взгляда не нравится. А во-вторых, она явно неравнодушна к моему… Почти моему…

Одёргиваю себя от дальнейших рассуждений. Направляюсь к тумбочке, достаю скетчбук, который принесли мне родители, чтоб не скучала. Вырываю лист. Беру ручку, выхожу из палаты и отправляюсь на пост.

Пишу заявление. Прошу выписать меня из больницы по семейным обстоятельствам. О последствиях предупреждена. Претензий к медицинскому персоналу не имею. Число, подпись.

Всё, я ухожу домой.

— А что случилось? – удивляется медсестра.

Молча отправляюсь в палату, столкнувшись в коридоре с Мариной.

Слышу за спиной её язвительное:

— Представляешь, неженка какая? Испугалась мочу сдавать. Плохо у вас врачи работают, раз консультацию психиатра ей ещё не назначили.

Медсестра вполголоса поясняет:

— Так её САМ наблюдает. Никому не доверяет. Это его протеже.

И дальше продолжает бормотать оживлённым шёпотом. Не могу разобрать.

— Как это мило, — неестественно хохочет Марина.

Всё, пошли вы. Мне неинтересно.

Я скидываю в сумку свои вещи. Подумав несколько секунд, ноут Алексея тоже забираю. Этим гадюкам оставлять не буду, лучше завтра вернусь сюда и отдам ему в руки.

Переодеваюсь в свитер и джинсы, которые мне привезла мама в первый день. И неожиданно осознаю, что верхней одежды в больнице у меня, кажется, нет.

Растерянно кидаю взгляд за окно. Воздух отливает голубым оттенком, лениво парят крупные снежинки. На ветку, с которой я вчера сняла Рыжего, приземляется синичка. Суетливо вертит головой из стороны в сторону. Потом взлетает, оставив после себя осыпающиеся с дерева белые хлопья, похожие на кусочки сахарной ваты.

Мой взгляд падает на одиноко стоящую на парковке за воротами, машину. За рулём лениво зависает в телефоне Вадим. Вот он меня и довезёт до дома, пожалуй.

Закинув ремень сумки на плечо, без колебаний отправляюсь к выходу из отделения.

Плюхаюсь на переднее сиденье, привычно откидываю сумку назад. Движением руки командую трогаться.

Вадим ошарашенно распахивает глаза, нажимает на кнопку, чтобы открыть окно, выплёвывает на снег жвачку и бормочет: