Не помочь парню было бы свинством. Я подошла к ним и (стерва этакая!..) не удержалась от маленького спектакля.

–  Что хочет этот парень, Эйнар?
– спросила я по-шведски.

–  Здравствуйте, фру Ларссон. Он пытается говорить по-немецки, но понять его смогут только в южной Африке.

Русскому шоферюге было года тридцать три, и он был хорош собой, этот сукин сын, словно с первомайского плаката!.. Он и ко мне обратился на чудовищном немецком языке. И протянул карту дорог.

–  Ладно тебе, - сказала я ему по-русски.
– Не надрывайся. Какие проблемы?

Он слегка оторопел и с тревогой произнес:

–  Как вы хорошо говорите по-русски…

–  Я вообще девушка способная. Ты откуда?

–  Из Ленинграда. А вы - местная?

–  Что-то в этом роде. А в Ленинграде где живешь?

–  Вы, наверное, не знаете. На проспекте Науки.

Я насторожилась.

–  Дом?

–  Ну, какая разница?
– улыбнулся он.
– Ну, тридцать два…

Я отступила от него подальше, посмотрела на передний номер, увидела - АВЕ 51-15 и все поняла:

–  Значит, это я из-за тебя, мать твою за ногу, никогда к своему дому толком подъехать не могла?! Раскорячится со своей бандурой, как будто он один в городе!..

С Фросей на руках я металась по второму этажу нашего салемского стурмаркнада, где торговали шмотками, а он, обвешанный свертками, еле за мной поспевал.

–  У твоей жены сколько в бедрах? По окружности.

–  Ну откуда я знаю?!
– огрызался он.
– Кончай, Татьяна! Ты же меня в идиотское положение ставишь!..

–  Во, дурак! Нет, честно, Витька, ты дурак и уши у тебя холодные. На кой черт тебе тратить свою вшивую валюту, если мне это ни хрена не стоит? Давай, возьмем ей эти порточки. Ты ей таких портков в Ленинграде ни у одного фарцовщика не купишь! И дочке твоей такие же… Вот попс будет! Все упадут - это сейчас жутко модно!

Потом мы сидели на террасе придорожного кафе, где в этот час не было ни одного человека, а наши машины - моя маленькая «вольвочка» и его громадный «вольвище» - стояли совсем рядом и разглядывали нас своими фарами. Под столом дрыхла разомлевшая Фрося.

–  От нас возим фанеру, вино грузинское, полиэтилен, торф, - говорил он.
– От них - металлический порошок из хесенеса, задние стекла с отопителями для «жигулей» из эслова… Из клиппана - инерционные ремни безопасности, из Гетеборга - запчасти вон для таких «вольво»…

Он показал на свою машину.

–  Съешь еще что-нибудь, Витя, - тихо сказала я.

–  Ты меня совсем обкормила!

–  А может, выпьешь капельку?

–  Да ты что, Татьяна! Я же за рулем.

–  А я еще чуть-чуть шлепну, - и подлила себе джина в стакан.

–  Ой, Танька, напрасно, - покачал головой Витя.
– Здесь полиция такая жестокая на это дело!

–  Бог не выдаст, свинья не съест, - я подняла стакан.
– За тебя. За Ленинград… За твоих… За мою маму.

Я выпила, и мне захотелось плакать. Но я и виду не подала.

–  Когда еще приедешь в Швецию?

Он достал из кармана фирменный календарик «Совтрансавто», посчитал, шевеля губами, и сказал:

–  Если все будет нормально, то числа двадцать первого или двадцать второго я уже буду в Стокгольме съезжать с парома в порту «Викинг-лайн».

–  Подари календарик, - попросила я.

–  Держи.

–  Спасибо… Спасибо тебе, Витя.

–  Что ты, что ты!.. Это тебе спасибо…

–  Не болтай глупостей. Отдашь моей маме это платьице и туфлишки, что мы купили, и кофточку для Ляльки и скажешь, что у меня все очень, очень, очень хорошо…

Тут я не выдержала и расплакалась.

Дома, в ожидании приезда Эдика, я завелась с пирогами. Врубила на кухне кассету с американскими мультяшками, звук убрала и шустрю. Раскатываю тесто, одним глазом слежу за теликом и говорю:

–  …И все эти девочки, заметь себе, приезжие! Из маленьких городков, из районных центров, из деревень… Приезжают в Москву или к нам в Ленинград нормальными, порядочными девчонками. В техникумы, в пэтэу, в школы торгового ученичества. Пардон…

Я плеснула немножко джина в стакан и разбавила его тоником. Отхлебнула и поставила рядом.

–  И только недавно я сообразила, почему коренных ленинградок или москвичек в этом бизнесе гораздо меньше. Единицы буквально. Мы… Как бы это сказать? Мы уже заранее расслаблены. У нас родители под боком, крыша готовая над головой. Нам бороться не за что. А они предоставлены самим себе. Мне матери нужно было горбатого лепить: «У подруги задержалась…», «На метро опоздала…», А им это не требуется. Не пришла ночевать в свою общагу - кого это колышет? Я дома всегда перехвачу кусочек булки с маслом, а этим девочкам ой-ой как надо ушами шевелить, чтобы прокормиться в большом городе и выглядеть!..