Эдик сидел рядом и отпаивал меня горячим чаем.

–  Ну почему ты не рассказала мне раньше?
– он показал глазами на лежавшее на столике разряженное ружье. Там же валялись вынутые из стволов патроны.

–  Не хотела тебя расстраивать…

–  Завтра я поеду в туристическое бюро и закажу нам с тобой визы и билеты в Советский Союз. Сколько бы это ни стоило. Хочешь - в Ленинград, хочешь - в москву, хочешь - на черное море… Куда хочешь!

–  В Ленинград. К маме.

–  О'кей! В Ленинград. К маме. А сейчас, фру Ларссон, я приглашаю вас в самый дорогой ресторан Стокгольма!

Ресторан был, действительно, жутко дорогой! Он являлся частью какого-то фешенебельного ночного клуба и нам подавали потрясающие неведомые мне блюда, пили мы какое-то божественное испанское вино и танцевали, танцевали… Я в длинном вечернем платье, Эдик - в смокинге.

Он щебетал, как студент-первокурсник, острил, смеялся и был удивительно широк. Я его никогда таким не видела. Я же все больше помалкивала, осматривалась и, если верить Эдику, выглядела «на все сто»!

Во втором часу ночи, утомленные и размякшие, преисполненные нежной благодарности друг к другу, мы вышли из ресторана на прохладную улицу к нашей машине. Пожалуй, это был самый симпатичный вечер во всей моей шведской жизни.

В отличие от всего остального спящего Стокгольма, в этом квартале жизнь шла еще во всю ивановскую: работали бары, ночные кафешки, какие-то забегаловки, лавочки торговали, в кинотеатрах без перерыва крутились фильмы.

Уже садясь в машину, я вдруг увидела на противоположной стороне улицы над входом в небольшую киношку длинную белую рекламу, ярко подсвеченную уймой лампочек: «Пять дней русского кинематографа».

Сеанс, видимо, только что окончился. Из кинотеатра на улицу выползал народ, но не расходился от него в разные стороны, а задерживался у небольшого микроавтобусика. А там вспыхивали блицы фоторепортеров.

Я вгляделась в кучку людей, стоявших у микроавтобуса, и вдруг неожиданно узнала среди них Гундареву, Смоктуновского и Леонова!..

Я просто обалдела! Ну надо же!.. Где?! В Стокгольме!..

–  Ой, Эдинька!..
– завопила я.
– Смотри, смотри!.. Это же Гундарева! И Смоктуновский… И Леонов!..

–  Кто это?
– удивился Эдик.

–  Это же наши самые замечательные киноактеры! Это же самые что ни есть суперстары!
– счастливо проговорила я и бросилась на ту сторону улицы с криком: - Здравствуйте! Здравствуйте! Боже мой! Неужели это вы?!

Напряженно улыбаясь, артисты уставились на меня, потом быстро переглянулись и вопросительно посмотрели на своего сопровождающего - крепенького мужичка-боровичка в белой рубашке с галстуком и темном костюме. Наверное, это был кто-нибудь из посольских.

Мужичок тут же героически прикрыл артистов своей широкой спиной и строго спросил меня на чистом русском языке:

–  Кто вы такая? Что вам здесь нужно?

А я, дура такая, от радости, что своих увидела, пропустила мимо ушей его ментовскую интонацию и лепечу, как заведенная:

–  Я из Ленинграда… Я живу здесь… Замужем. Я русская! Русская… Мне так приятно! Иннокентий Михайлович! Наталья… Ой, простите, не знаю вашего отчества… Товарищ Леонов! Здравствуйте! Господи! Я так счастлива!..

–  Извините, мадам, мы спешим, - сказал железный мужичок и очень профессионально оттер меня плечом в сторону.
– А вы, товарищи, садитесь в автобус. Садитесь, садитесь.

Ах, швейцаром бы тебя в «Европейскую» или в «Асторию»! Цены бы тебе там не было!.. Правильно - бей своих, чтобы чужие боялись… Стою, как обгаженная, в своем кретинском длинном вечернем платье посреди ночного Стокгольма и ни хрена понять не могу… За что?

Залезая в машину, Гундарева - хорошая, наверное, все-таки баба, - сочувственно улыбнулась мне. Леонов виновато поежился и недобро взглянул на посольского боровичка. А Смоктуновский с лицом блаженного, вроде бы он ничего не понимает, ни к чему отношения не имеет, развел руками и тоже скрылся в автобусе.

И тут на меня такое накатило. Такое!.. В глазах потемнело, затрясло, как в лихорадке, и я заорала на всю эту роскошную улицу:

–  Я же русская! Русская! Я вас так любила, суки вы рваные! Клоуны дешевые! Так любила!.. Чего же вы от меня шарахаетесь?! Кого вы боитесь? Вам не меня, вам его бояться надо!!!
– и все тыкала пальцем в того, в посольского, в белой рубашке с галстуком и темном костюме.

Автобусик спешно уехал. Эдик обнимал меня за плечи, успокаивал, путал шведские слова с русскими и все пытался усадить меня в наш Сааб-турбо…

Потом медленно ехали в свою деревушку. Молчали. Из приемника сочилась тихая музыка. Я курила одну сигарету за другой, вдыхала теплый свежий воздух белой шведской ночи и ни о чем ни черта не думала. Только очень хотелось выпить.

Когда подкатили к нашему дому, Эдик нажал на кнопку дистанционного управления, и ворота гаража стали медленно открываться. Автоматически включился свет. Мы въехали в гараж. Помогая мне выйти из машины, Эдик поцеловал меня в макушку и тихо сказал: