–  Я очень люблю тебя, Таня.

Я всхлипнула и улыбнулась ему:

–  Тогда-то что… Тогда все ни хрена не страшно.

–  Сегодня днем будет прекрасная погода, - сказал Эдик, закрывая гараж.
– И мы с тобой под вечер сможем…

Если такая же погода будет сегодня в Ленинграде, то Симка с Кисулей обязательно днем пойдут в открытый бассейн спорткомплекса «Динамо», подумала я.

…Кисуля и Симка-Гулливер сидели на пустынных трибунах открытого бассейна со спортивными сумками в руках. Они уже свое отплавали и теперь, поглядывая на малышей в «лягушатнике», трепались с двумя детскими тренерами - симпатичными молодыми ребятами.

Кисуля посмотрела на часы, перекинула сумку через плечо:

–  Посиди, Симка, поболтай. Сейчас вернусь.

Я всегда знала, что по восемьдесят восьмой статье - «Нарушение правил о валютных операциях…» И так далее - могут взять только с поличным. Хвать тебя за лапку при совершении сделки и, как говорится, «привет родителям»! От трех до восьми. А вот как это делается - только слышала. Меня саму бог миловал…

Она спустилась вниз под трибуны и, не торопясь, вышла из спортивного комплекса на залитую солнцем стоянку машин. Подошла к своей одинокой «семерочке», закурила и еще раз посмотрела на часы.

Тут к ее сверкающему «жигуленку» подкатил затрюханный «Москвич-407» и затормозил. Кисуля оглянулась вокруг - не видит ли кто - и юркнула на заднее сиденье «Москвича».

Сидевший за рулем этого чуда техники обернулся к ней и… Оказался Петром Никаноровичем! «Дедом на входе», как называет их наш профсоюз. Швейцаром из нашей гостиницы! Вот шустрый отставник!..

Кисуля протянула ему толстый конверт. Петр Никанорович заглянул в конверт, упиханный долларами, и спросил:

–  Сколько?

–  Как договаривались, - Кисуля нервничала.

–  Держи, - швейцар передал ей пачку советских денег.

–  Двигатель выключи, дышать нечем.

–  Не учи, - Петр Никанорович цепко оглядел стоянку, выход из бассейна и высокие густые кусты у ограды. Но двигатель не выключил.

Кисуля положила пачку денег на колени и стала их пересчитывать.

–  Совсем спятила?
– зашипел швейцар.
– Нашла время?..

–  В прошлый раз два стольника не доложил, старая сволочь, и сейчас хочешь напарить?
– Огрызнулась Кисуля.

И в эту секунду с двух сторон распахнулись передние дверцы «Москвича» и голос Толи Кудрявцева произнес:

–  Сидеть! Не двигаться!

Кто мог подумать, что старик такой прыткий? Видать, вспомнил свою лихую военную молодость…

В мгновение ока Петр Никанорович выбросил на асфальт конверт с долларами и рванул машину вперед. Толя - с левой стороны машины, а Михаил Михайлович - с правой полетели кувырком. Так он их саданул своим «Москвичем»!

Но тут же из кустов вылетела спрятанная там черная оперативная «Волга». За рулем сидел Женя. Он направил «Волгу» наперерез «Москвичу» и подставил себя под страшный удар…

Потом была «скорая помощь» и еще одна милицейская машина, в которой уже сидел Петр Никанорович в наручниках…

Стояли искореженные «Москвич» и «Волга»…

Бережно несли окровавленного и очень бледного Женю…

Билась в истерике и рвалась к носилкам Кисуля:

–  Женечка, я не виновата! Я не хотела, Женечка!.. Это все он! Он!.. Не виновата я, Женя!..

Толя Кудрявцев вытряхивал свой пиджак, чистил брюки.

–  Заткнись, стерва, - негромко сказал он Кисуле.
– Только ты и виновата. Не было бы тебя, не было бы и его, - он показал на сидящего в машине Петра Никаноровича в наручниках.
– И Женя был бы жив и здоров. Утри сопли и садись в машину. Помоги ей, Миша…

Ничего об этом не зная, я несколько дней спустя позвонила в Ленинград маме.

–  Мамочка! Ты меня хорошо слышишь? Слушай меня внимательно!
– кричала я в трубку.
– Эдик купил мне тур в Советский Союз, в Ленинград. И заказал билеты на конец месяца. Нет… Раньше все было забито. Сам он, к сожалению, не приедет. Нет… Он у нас теперь начальник отдела, и пока фирма его не отпускает из Стокгольма!.. Нет, нет! У нас все в порядке!.. Все в порядке! Спроси своего козла, что привезти ему из Швеции… Ну, ты же у меня гениальный педагог! Песталоцци, Ушинский и Макаренко - просто мальчики в сравнении с тобой! Как ты себя чувствуешь? Ну, слава богу!..

Мама сидела на постели и ее оголенная худенькая рука была обернута манжеткой тонометра.

Врач из «неотложки» терпеливо ждал конца нашего разговора.

На столе стоял кардиограф. Сестра набирала из ампулы кардиамин в шприц.

Покуривал в открытое кухонное окно Козел…

–  На днях звонила Сима!.. Сима, говорю, звонила! У Ниночки какие-то неприятности… Нет, я не знаю. Симочка сказала, что сама тебе позвонит… Нет, ляля еще не вернулась. Хорошо, деточка, - говорила мне мама.
– Не волнуйся. Привет Эдику. И я тебя целую. Целую, говорю, и очень тебя жду. До свидания, доченька… До свидания.