— Дурак, — прошептала я. — Какой же ты дурак.

— Знаю. Но я только твой, со всеми своими дурацкими потрохами, — его темный взгляд прожигал душу. Меня штормило от всех этих сумасшедших чувств к нему. Даже сейчас – вот как он посмел? Довел своим признанием, которого я вообще не ждала. Можно даже сказать – добил.

С ключиц он перешел на щеки, затем на губы, усиливая напор. Мы целовались так, словно скоро наступит конец света и другой возможности уже не будет. Рома быстро завелся снова, и второй раз все было иначе. Не с такой спешкой… по крайней мере, поначалу. Потом мы снова сорвались, оба. Но в этот раз Тихомиров дождался меня, и только потом кончил сам.

Позже мы ели пирожные, сидя на кухне. Я была в его футболке – не удержалась, уж очень захотелось ее надеть. Сам Рома облачился в спортивные шорты и щеголял с голой грудью. Морик смотрел на него осуждающе, да и вообще… был недоволен. Пришлось заверить его, что он – все равно лучший, а Тихомиров – так, по остаточному принципу.

— Эй, а ничего, что я это слышу?! — возмутился он.

— Прости, но ты не можешь конкурировать с самим Мориарти!

Вместо ответа Рома сгреб меня к себе на руки, прижался ко мне, приник губами к шее. Я почувствовала, что он опять готов.

— Тихомиров! — засмеялась я. — Ты как будто дорвался!

— Так и есть, Надя. Так и есть…

Это, наверное, был самый странный вечер в моей жизни. Плавно он перетек в ночь… и такого одуряющего, всепоглощающего счастья я никогда еще не испытывала. Я словно приняла пилюлю счастья и немного переборщила с дозировкой. И улыбалась все время, вообще не могла остановиться. Мне казалось, даже раньше, в этом уже туманном, но немного засахаренном из-за времени прошлом, мне не было так хорошо. Потому что не было тогда горькой разлуки, сомнений, страхов… не было вероятности что-то потерять. А теперь она была, и все время щемила сердце. Не только мне – я видела, что и ему тоже. Он как будто пытался доказать, что потерь больше не будет, что теперь всегда будет так – одуряюще и сумасшедше. Само собой, так в жизни не бывает, но пока… так хотелось верить.

— Я люблю тебя, Надь. Так сильно тебя люблю, — шептал он, засыпая.

— Тогда почему ты тогда… вот так со мной? — я спросила так тихо, что думала, он даже не услышит.

Но он услышал – его дыхание участилось, и он открыл глаза.

— Можешь не отвечать, — почему-то стушевалась я.

Боялась, что его ответ меня раздавит, да и Рома уже все объяснил… почти. Я поняла, что его сомнения были схожи с моими – мы слишком разные, из разных миров и с разными целями. Много слова «разные» между нами, так всегда было и, похоже, будет. Но все же… его сомнения – не повод причинять боль, которую он даже не хотел причинить! В этом во всем даже нет смысла.

Рома завозился рядом и лег на спину.

Глядя в потолок, он тихо заговорил:

— Понимаешь… у меня ведь не было отношений до тебя. Настоящих. И не было чувств к другому человеку настолько сильных, что… начинают проявляться черты, которых раньше не было и вообще как будто принадлежат другому человеку – незнакомцу. Мнительность, страх, неуверенность. И нет учебника, чтобы сразу во всем разобраться, понимаешь? Ты обрушилась на меня ураганом, к которому я оказался совершенно не готов, а лишь встретил его с распростертыми объятиями. И думал, что так всегда теперь будет – ураган и я. Ты и я. А потом начались трудности, а вместе с ними вылезли все те черты, о которых я говорил. И я… наверное, я просто решил закончить все первым, до того, как это сделаешь ты. Как трус. И вся глупость этого решения дошла до меня сразу – когда ты пришла к Шагаеву в комнату. Твой взгляд в тот момент просто убил меня, и я понял, насколько сглупил. Что сам, своими руками, все угробил, но готов на все, чтобы это исправить.

Я тоже перевернулась на спину.

— Ужасно глупо, Ром.

— Знаю. Но этот случай помог мне многое понять. Например, что нельзя отпускать людей, не сказав им всего, что чувствуешь. Нельзя тонуть в сомнениях и не говорить об этом вслух. Да и… многого другого лучше не делать. Но ведь… к близкому человеку всегда можно вернуться, на то он и близкий? — рядом зашуршала подушка, Рома повернулся ко мне и разглядывал мой профиль. В комнате было темно, но света уличного фонаря хватало, чтобы видеть детали.

— Просто… что изменилось, Ром?

— Я изменился.

— Так ли это? Например: я знаю, где хочу быть через пять лет. А ты?

— А я хочу быть рядом с тобой.

У меня из глаз опять потекли слезы.

Все происходящее, вся эта ночь… у меня душа вывернулась наизнанку. От его близости, от его слов, от количества сомнений, что закопошились в голове, стоило только немного подумать.

Немного.

А что будет, когда я погружусь в размышления с головой? Я же иначе не умею, я… планирую, разбираюсь, препарирую. Я такая. И как только начинаю себе это запрещать, начинаю страдать. Все мои отношения с Тихомировым – отличная демонстрация, как это бывает. Может, он и правда изменился за этот год – я пока не знаю. Знаю только, как сильно он меня ждал и как сильно хотел что-то доказать. Но дальше, что будет дальше? В том злополучном и пугающем «потом».

Рома яркий, этого не отнять.

Но в то же время он избалованный, инфантильный и испорченный чрезмерно его любящими родителями, а потом и девушками. Да даже друзьями-приятелями! Все к нему тянулись, заглядывали в рот и хотели общаться. Он никогда ничего не добивался и не терял… ну, кроме меня. Но хватит ли такой потери для жизненного урока? Не забудет ли он обо всем, стоит нам только сойтись? Вопросы глупые, конечно – никто мне таких гарантий не даст.

Но он ждал меня, хотя мы расстались.