С неба свалился взбудораженный Ксен.

— Что у вас тут произошло? — увидел поваленное дерево, сориентировался. — Кто-нибудь пострадал?

— Никто, — Лум выпрямился, потирая поясницу. — Чуть принцессу не придавило, спасибо, Каф подоспел.

— Никаких следов магии, — сообщила Армида.

— Ствол был подгрызен, — пояснил Кава. Он поднял с земли грязную веревку, тянущуюся от ствола. — Ого, любопытная ловушка. Смотрите, кто-то с хорошими зубками прогрыз дерево у самого основания, а когда принцесса оказалась в зоне падения — просто потянул за веревочку.

— Веревка из нашего снаряжения, — определил Лум и обвел всех тяжелым взглядом. — Среди нас — предатель.

Повисла тишина. Ещё более страшная, чем обычно.

— Это он! — вдруг вскинул обличительным жестом палец Ксен.

Все обернулись, куда он указывал, и увидели съежившегося Цатура.

— Это он, — повторил Ксен возмущенно. — То-то мы с парнями гадали, чего это уважаемому ншуну понадобилось опередить отряд. Он быстро вернулся, и мы не придали значения, выискивая опасность извне. Эх, зря мы не проследили за предателем, так кто ж знал. У ншунов зубки как раз на такое дело настроены, сгрызет всё, что угодно.

— Вы м’еня вид’ели? — пролепетал Цатур, пятясь. — Так я ж так, по д’елу отход’ил. Л’ичному…

— Врешь! — заорал Ксен, наступая на испуганного ншуна.

— Тихо! — вмешался Лум. — Ксен, ты утверждаешь, что это Цатур подгрыз дерево? Ншун, безобиднейшее существо?

— Я не верю в их безобидность, — холодно сказала Алёна. — Я видела, как ншуны служат Гельсэру. Помнишь, Лум, нашего стража в темнице Вилокской башни? Ты сам указывал мне, что помощи от ншуна ждать нельзя.

— Помню. Но ещё я говорил, что они служат Колдуну вынужденно. — Он повернулся к Цатуру. — Тебе Колдун велел убить принцессу?

Под пристальным, гневным взглядом полководца Диамы ншун съежился.

— Я н’е скажу, он убьет м’еня!

— А сейчас тебя убьем мы, — неожиданным спокойным, и оттого страшным голосом обещал Каф О Дин. Все, кто привык видеть швиля добрым и застенчивым существом, вздрогнули. — Выбирай.

Посеревший, полумертвый от страха ншун переводил затравленный взгляд от одного спутника к другому, и нигде не находил поддержки или сочувствия.

— Я говор’ил ему, что н’е смогу, — заныл он. — Говор’ил ему. А он — ид’и с н’ими, а как только буд’ет удобный мом’ент, убей д’евчонку. А я же н’икогда… н’икогда, а уж принц’ессу… — дальнейшие признания захлебнулись в рыданиях.

Каф О Дин схватил Цатура за шкирку и встрянул так, что тот разом замолк, ошарашено уставившись на бывшего товарища.

— Кто послал тебя убить? — четко и раздельно произнес Каф.

— Лерн’ин, — проскулил ншун. — Восьм’ерик Лерн’ин.

— Вот гад! — вырвалось у Алёны. — Он ещё Владычице перечил.

— Зачем члену Совета убивать принцессу? — удивился Ксен.

— А чтобы у него больше не было соперников, — задумчиво сказал Лумитор. — Лернин давно мечтает занять место Владыки. Недаром же так упорно продвигает идею смены династии.

— Какая я ему соперница? — возмутилась Алёна. — Это ещё что за новость? Сами же убеждали меня, что девочка не может быть правительницей!

Ответила Армида:

— Это его страх толкнул на такое. Вы с братом вернулись, и он понял, что может потерять всё. Скорее всего, он рассуждал так: раз Форитэль признали Владычицей, несмотря на все традиции и законы Валлеи, вдруг и Неара Авелонгея сможет претендовать на трон Диамы? И не об этом ли говорили пророчества, утверждая, что принцесса помешает брату и Колдуну завладеть миром?

Алёна побледнела. Повернулась к Цатуру и спросила в лоб:

— Это так?

Тот затравленно закивал.

— Ясно. Злая у вас сказка. — И Алёна пошла прочь.

Лум подошел к ней чуть позже. Он нашел её под мертвым деревом, уткнувшуюся лицом в колени. Сел перед ней на корточки, помолчал.

— Алёна, нам надо что-то решать. С Цатуром и… надо бы уйти отсюда. Место какое-то нехорошее. Армида же говорит, здешняя магия в сон клонит.

Алёна подняла голову, и он увидел, что девочка плакала.

— Лум, скажи, тебе нравится этот мир?

Он кашлянул. Уселся поудобнее.

— Понимаешь, малыш, этот мир стал для меня родным. Такой, какой есть, другого мне не дано.

— А я его ненавижу, — с неожиданной серьезностью сказала Алёна. — Этот мир мне родной. Тут я родилась. Но я его ненавижу. Потому что он отнял у меня всё. Алёшку, Юльку, возможность вернуться к родителям. Теперь и до меня добирается. Ваш мир злой и безжалостный. Я хочу домой.

— Когда я попал сюда напуганным, растерянным мальчишкой, я тоже решил, что потерял всё, — задумчиво сказал Лум. — По ту сторону Кольца у меня оставались семья, друзья, привычный мир. Я думал, что этот чужой мир причинил мне самое страшное зло. Он у меня отнял меня самого. Я сопротивлялся этому изо всех сил. Я искал дорогу назад, злился и ненавидел Валлею. Я никак не вписывался в чуждую эпоху. Беладор и его отец немало намучились со мной, пока я, наконец, не понял, как ошибался. Это произошло, когда мне предложили выбрать, кем я хочу быть в этом мире. Мои детские игры… Мы с мальчишками любили играть в рыцарей. Как-то все вокруг увлекались играми в индейцев, но мы предпочитали рыцарские турниры. У нас были деревянные мечи и щиты. Каждый рисовал у себя на щите свой рыцарский герб — получалось здорово и интересно. У меня была птица. Не такая, как на гербе Диамы, но похожая. Я ещё подумал, какое удивительное совпадение, что этот герб станет моим по-настоящему. Я любил эти игры, и жутко скучал по ним тут, без своих друзей-мальчишек. И тут этот выбор. Кем ты хочешь стать, Лумитор? И я сказал: рыцарем. Ну, в Валлее-то никто такого слова не слыхивал, и я подобрал другое. Воином захотел стать потерянный на чужбине мальчик Андрей. И тут Валлея сделала мне самый большой и лучший подарок в моей жизни. Она сделала мои детские игры взрослой жизнью. Не знаю, кем бы я был, повзрослей я на родине. Я же почти ничего об этом не помню. Но в Валлее я нашел себя. Тут я по-настоящему счастлив. И занимаюсь тем, что мне по-настоящему нравится. Я уж не говорю о том, каких друзей мне подарил этот мир. Вот так вот, малыш.