— Он у меня подписку о невыезде взял, — буркнул Гурыль.

— Так это для второго следака. Чтобы подозрение от себя отвести, мол, дядька за племянника не в ответе. Да и чист ты был — хватило ума никого не ухайдокать. Не то что этот… маньячило ху…в, столько людей завалил, — ответил Ковальков.

Коржев тоже с ними в одной связке? Постой… Он же назвал его дядькой, а это значит, что вся эта операция по помещению меня в следственный изолятор, в последующий побег и «счастливое спасение» снова часть плана? Снова игра дядьки?

И на хрена же я деньги показал? Ой дура-а-ак…

— Ой да ладно, разве же это люди? Сопьются и сбухаются, а так на благое дело их смерти пошли, — хмыкнул Карась. — Они же как эти… как символы! Во! Да и не только я в эту ночь покуралесил. Остальных семерых не святые же духи размотали.

— Не духи, это точно. Впрочем, пацаны почти про всех признались. А вот за Карася, Колесо и Пухлого придется отдуваться Малышу и Коротышу, — вздохнул Ковальков.

— По первости много не дадут. А пацаны им охотнее на подогрев будут скидываться, — холодно ответил Гурыль. — Всё-таки Малыш и Коротыш без вины пострадавшие. А я ещё накину жалостливой гнили, что щемят их там не по-детски, что от передачек меньше половины остается, поэтому надо бы накинуть от щедрот вольных…

Послышался вздох. Следователь вздохнул? Неужели ему стало жалко пацанов?

— Да с такими деньгами, как сейчас, никакие пацаны не нужны, — послышался голос Карася. — На хрена нам их копейки? Вон, мешки же лежат — раздербаним по совести, да и поедем жить в Сочи. Тогда это… как в песне поётся? Прощай, любимый город, уходим завтра в море…

— Что-то рано ты захотел по совести чужие деньги дербанить, — послышался ещё один голос.

Моё сердце забилось сильнее — этот голос тоже был знаком. Совсем недавно его слышал, когда ехал в прокуренной кабине, а с боков поджимали два недружественных противника. Неужели сейчас произошло воссоединение всей банды?

А что? Как иначе назвать этих четырех уродов, которые спокойно рассуждают о смертях одних людей и обсуждают поломанные жизни других?

— О, вот и дядя пришел! Как дела, Владимир Михайлович? Не запылились ли по дорожке? Не устали ли ваши ножки? — послышался дурашливый смешок Карася.

— Завали хлебало. Я вообще не понимаю — с какого хрена ты тут нарисовался, — процедил Коржев.

— Как это с какого хрена? Я же часть вашей шайки! Я же винтик в вашем механизьме, — приблатненно пропел Карась. — Без меня вообще никак нельзя. Я же поймал отчима Лося и устроил ему допрос с причастием, от меня всё и пошло. Ух, как мужик не хотел сознаваться, но я же знаю, где точки болезненные…

Я едва не дернулся. Как это? Карась поймал отчима? А как же мама и Алёнка? Что с ними?

— Только и умеешь, что убивать и людей бить, — снова процедил Коржев. — Ни на что другое не годен…

— Ну должен же кто-то делать и грязную работенку! Хо-хо! А зато потом взяли в разработку Лося. Видите, в конце концов он нас к баблу привел. А всё благодаря кому? А всё благодаря Карасику. Так что надо бы и мне доляну отвалить. Я что — зря старался и жопу рвал?

— А ещё мне машину покалечил, — буркнул Гурыль.

— Так то для правдоподобности же. Всё же на мази будет — с десяток себе новых купишь. А хочешь, я тебе со своей доли отсыплю, и ты новую возьмёшь? Ну, чо, отсыпать?

— Не нравишься ты мне, — процедил Коржев. — Ой как не нравишься. Вся ваша подлая порода воровская не нравится. Поубивал кучу народа и хочешь теперь чистеньким выйти и с бабками? Сука, ещё и бахвалишься. Приперся, как всё сделали, чтобы бабки забрать, да? Гнида ты, шваль подзаборная!

— Эй, вы чего? Мужики, я же как лучше хотел! — послышался голос Карася. — Вы чего? Убери ствол, начальник, ты чего? Попугал и хватит, я уже обосрался. Я же чо? Я же ни чо… Я же… Эй! Хорош!

В следующий момент раздался выстрел.

Послышался хрип и звук падения тела.

— Не смотрите так, — прорычал Коржев. — Так нужно.

Следом возникли звуки шагов. Они приблизились ко мне, а через секунду в боку вспыхнула боль от резкого удара носком казенного ботинка:

— Вставай, пацан! Не хрен притворяться!

Глава 30

Жесткие руки схватили меня за шиворот и резко тряхнули, словно рьяная хозяйка попыталась вытрясти коврик при генеральной уборке. Голова мотнулась, а затылок больно ударился об лежащую доску. В голове к обжигающей боли прибавились краски нового дня…

Я открыл глаза и уставился на Коржева. Тот хмуро смотрел на меня и в глазах его был всего один приговор: «Смерть!»

Меня тоже не выпустят, так как я слишком много видел и слышал… Но мне сейчас на себя было наплевать. Гораздо больше занимал другой вопрос. Я с трудом сглотнул и просипел:

— Что с мамой и Аленкой?

— Тебя это должно…бать в самую последнюю очередь! — процедил следователь. — Вставай! Поднимайся, ублюдок!

— С ними всё нормально, Лось, — послышался негромкий голос Гурыля.