Мария Ильинична хотела подтянуть край ковра, но было тяжело. Она обернулась и вдруг замерла. Хищно прищуренные глаза Проханова горели жадным огнем, не в силах оторваться от ее ног.

«Юбка!» — вдруг испуганно подумала она.

Костюм, надетый ею сегодня, был хоть и лучший, но довольно поношенный, не однажды стиранный. Материал сел, юбка поэтому довольно основательно укоротилась. Увлекшись работой, Мария Ильинична о том совсем забыла.

Она резко выпрямилась. Но было уже поздно. Проханов бросился к ней, схватил за юбку и с силой рванул к себе. Крючки лопнули. Лопнула по швам и материя.

Мария Ильинична хотела отскочить в сторону, но, запутавшись в сползавшей одежде, упала на ковер.

Проханов могучим движением сильных, словно сталью налитых рук смял, скрутил ее. Она закричала, но он зажал ей рот.

— Замолчи, дуреха! Господь бог покарает тебя, неразумную! — и отняв руку, прохрипел: — Никто не услышит, хоть до утра кричи. Все равно будешь моя. Нет у тебя других дорог.

Силы постепенно оставляли Марию Ильиничну.

Никогда еще в ее трудной, запутанной жизни такого не случалось. Она встречалась с мужчинами, но как бы там ни было, в ней всегда уважали человека. А здесь обман, грубая звериная сила.

От жгучего стыда она закрыла лицо руками и громко зарыдала.

— Бог простит нам прегрешения, Марьюшка, — смиренным голосом произнес Проханов.. — Помолимся. — Он осенил себя широким крестом, огладил бороду, а потом искоса взглянул на нее. — Ну, чего ревешь-то! Оправься.

Все еще не в силах удержать катившиеся по щекам слезы, она старалась привести себя в порядок. Однако ее старания были напрасными: требовалась игла, но просить ее было противно.

— Сказал — оправься, — уже строгим голосом повторил Проханов. — И за стол садись.

— Не могу я садиться. Совесть надо иметь, изверг проклятый! — Мария Ильинична обозлилась, и слезы ее сразу высохли. Она повернулась к нему боком и показала, во что превратилась ее одежда. — Любуйтесь, святой отец!

— Ах Ты, господи! — спохватился Проханов и быстрым шагом удалился в соседнюю комнату. Мария Ильинична видела, как он открыл сундук и стал вынимать из него вещь за вещью. Посмотрит одну, другую, крякнет, спрячет и вытаскивает третью.

Наконец, выбрал. Он закрыл сундук, спрятал ключ в карман и возвратился в гостиную.

— Возьми, Марьюшка. Широковат малость, но сойдет…

Мария Ильинична попятилась от тянувшейся к ней волосатой руки.

— Не надо мне.

— Возьми, глупая. Все одно никто не носит.

— Не возьму я. Дайте иглу с ниткой.

— Тьфу, дуреха! Послал бог на мою голову. Бери или с грехом ходить будешь. Просить станешь — не отпущу греха, так и запомни.

Мария Ильинична расхохоталась.

— А себе отпустите?

Проханов заметно смешался и заспешил на поиски иглы с ниткой. Мария Ильинична направилась в библиотеку.

— Ну, чего корчишь-то из себя? — остановил ее хозяин. — Работай здесь. Нет уж секретов. Кончились секреты.

Пришлось подчиниться. Вспышка гнева прошла. Мария Ильинична чувствовала себя очень разбитой. Съежившись, она сидела в одной рубашке, а Проханов ходил по комнате и бросал на нее сердитые взгляды.

Через час, кое-как справившись с починкой, Мария Ильинична оделась и собралась уходить.

— Ну уж нет, голуба моя! — священник загородил ей дорогу. — Так у нас не положено. Иль мы не православные?

Он взял ее за плечи, сжал их, будто обручами, и почти силой усадил за стол.

— Попользуемся, Марьюшка, чем бог послал, — весело сказал он и придвинул себе и гостье по стакану, которые тут же наполнил до краев. — Выпьем, бесценная моя, и забудем наши прегрешения.

Марию Ильиничну охватил страх.

— Не могу я, батюшка, вы же знаете. Свалюсь я…

— Беда небольшая. Свалишься — подниму. Кроватями, слава богу, не бедствую. Хочешь — одна спи, хочешь — со мной…

Марию Ильиничну покоробило от этих слов, и это не укрылось от его взгляда. Но Проханов сделал вид, что ничего не заметил.

— Держи, Марьюшка. Ну, вот и славненько! Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Давай, голуба моя! Нет, нет, до конца, до конца…

Мария Ильинична едва не задохнулась от стакана жгучей жидкости. Пила и думала: «До конца так до конца. Посмотрю на тебя, святого старца…»

Охмелела она сразу, но Проханов тут же предложил ей второй. Она отказалась. Он опять применил силу, схватил ее за плечи, могучей рукой сдавил ей голову и стал лить водку в рот. Она задохнулась, закашлялась.

— Привыкай, голуба моя, к святой пище, — глухим, вздрагивающим голосом говорил он. — Хватит редькой питаться. На нашу с тобой жизнь дураков в достатке найдется. Не шарахайся от меня. Одна у нас дорожка. Куда ж ты одна-то? Никак тебе нельзя одной. Умру — все тебе останется. А что случилось так — не беда. Надо же когда-нибудь этому случиться. — Он выпил стакан водки залпом, ничем не закусил и снова заговорил: — Не прогневайся, Марьюшка, закусывай. Бери сало, холодец, курочку. Все у нас есть и все будет. Всегда будет.