Дом без щеголя совсем притих. Марцеле уже заметно расплылась в бедрах, уже не зябнет по ночам, не поглядывает на звезды. Йонасу препираться не с кем. На свои летние заработки он покрыл крышу, сколотил у большака мостик, привез из лесу мху и позатыкал щели в избе.

— Твоему пискуну теплее будет, Симукас… — подмигивает Йонас кузнецу, законопачивая щели.

А Симасу хоть кол на голове теши — он всегда такой же тугодум. Йонасовы словечки его ничуть не трогают.

Отец с середины лета тоже чем-то занялся. Шкафы из липовых досок, сундуки для приданого стоят недоделанные. Люди, что заказывали мастеру вещи, — напрасно приезжают за ними. Девейка им жалуется, что хворает, а когда матушка возражает, что он врет, старик оправдывается неотложными делами.

— Дела! Не слушай, сосед, ерундой он занимается— и что ты с ним поделаешь!

Никто не вправе заходить в мастерскую. Старик стучит там, закрывшись на засов, и нимало не переживает, если кто приходит к нему по делам: разговаривает, не впуская внутрь. Целыми днями копается там мастер. Замыслы его известны одному только Кризасу. Матушка слышит, как оба старика по вечерам, запершись, занавесив окошко, разговаривают, шумят при свете лучины.

— Папа к Аврааму полетит, — гадает Йонас, услышав странный гул в мастерской.

— Сыночек, ты бы его образумил. Люди приезжают, просят, сердятся, что работа не сделана, а он дурью мается.

Матушка не в силах совладать с мужем. Кажется, ворвалась бы и побросала в огонь все эти его «арапланы».

— Не знаешь разве папу? Таким уж он уродился — без причуды прожить не может. Увидишь, папка и в гробу что-нибудь натворит…

Кризас с мастером ускользают из мастерской и, словно прячась, шмыг-шмыг вдоль заборов. Еще минутка-другая, и голубой дымок Девейкиной трубки вьется далеко от Паграмантиса. Бредут старики по пригоркам, по косогорам в сторону Аркучяй. Останавливаются передохнуть, и над их головами проносятся галки. Мастер следит, как птицы играют крыльями. Глазеет, запрокинув седой чуб:

— Вишь, как без всякой натуги кружатся. Эх, швец, если б мы с тобой так могли. Если человек когда-нибудь станет таким — вот тогда он будет свободным!

Кризас думает наоборот: когда человек обретет свободу, он и без крыльев полетит. Книга, грамота, науки понесут его в неведомые миры, братство и равенство сделаются всеобщим законом!

Уже много дней никто не видит мастера. Иногда он даже поесть не выходит. Портной поставляет ему в мастерскую крылья гусиные, воробьиные, утиные. Бог знает, откуда он только все это достает! По форме этих крыльев Девейка выстругивает тонкие планочки. Мастерская превратилась в птичник: летают перья, варится клей, и, когда открывается дверь, до семьи доносятся разные запахи. Из дуба мастер вытачивает валики, которые завертят кожаные ремни. Принес он инструмент и от кузнеца, и от колесника и еще тащит целыми охапками. Под потолком в мастерской висит чудная раскоряка, будто скелет какого-то животного. Хотя до конца еще далеко, но мастер уже крутит шестеренки Он прикрепляет крыло, рукой нажимает на педали, и освежающий ветер дует в лицо. Это работает крыло необычайной птицы!

— Не из яйца высижена, не крупой вскормлена, а полетит! — ликует Кризас. — Вот бы еще и голос ей придумать — кукареку!

— Устрою! — На радостях толкает мастер портного кулаком в бок.

Изобретение голоса для птицы сильно тормозит всю работу. Девейка стоит по колени в стружках и опилках, набились они ему и в седые волосы. За спицами, колесами, прутьями мастера почти не видно. Если даже муха на нос сядет, и ту некогда отогнать.

Едва покончив со своим шитьем, Кризас уже стучится в окошко к приятелю. Карманы горбунка набиты железками, проволочками. Все это он собрал и тащит, чтобы ускорить труд мастера.

Девейка встречает портного непривычными звуками: стоит визг, писк, будто мастер прищемил в верстаке хвост какому-то зверю. Покатывается Кризас, льется смех сочинителя:

— Сущий дьявол! Ну и голова!

Девейка не выпускает из рук свиристелки:

— Видишь, швец, певец вылупился, пищит, а теперь мы только крылья ему нарастим.

Диковинный голос услышали и матушка, и Йонас, и сноха.

— Не иначе, околдовали отца… Негодник, козу мучает! Отец, — стучится матушка в дверь мастерской, — спятил, что ли?! Отпусти козу!

Йонас тоже хохочет. Он показывает матушке на козу, которая преспокойно пощипывает стебельки на огороде. Матушка все равно не успокаивается, швыряет в дверь отцовой мастерской кочерыжку, поленья, все, что подворачивается под руку. Она к ксендзу пойдет, пускай тот с амвона объявит — старик черта варит. Накличет мастер беду на весь дом. Мало ему того, что с Андрюсом приключилось! Если отец не бросит ерундой заниматься и не возьмется за человеческую работу, она ему глаза выжжет.

Но отцу некогда переругиваться с бабой — он вместе с Кризасом переживает минуты детской радости. Подумать только, приняли его выдумку за козу, а что же будет, когда эта козочка хлоп-хлоп крыльями и полетит?!

Желтеют листья, в садах опадают созревшие плоды, — это дни, которые особенно любы Девейке: взяв посох, шагаешь по полям, поглядываешь на собирающихся в дальнюю дорогу птиц, заходишь в деревню, навещаешь добрых знакомых и там, на толоке, пьешь свежее пиво, а потом прохладной звездной ночью весело возвращаешься через поля, постукивая посохом по еще сухой земле большака.

К осени многие хозяева поворачивают свои подводы на двор Девейки: