Он махнул рукой: мол, нечего растравлять раны.

Немного помолчав, Хацкель ощупал себя и сказал:

— И похудел же я!.. Кожа да кости…

— Что ж, и это неплохо, — улыбнулся Шмая. — Были б кости, а мясо будет! Наш кашевар из третьей роты Степа Варивода говорил, бывало: «Вы мне только костей давайте побольше, а борщ я как-нибудь сам сварю…»

Лицо Хацкеля сразу оживилось:

— Эх, был бы тут с нами твой Степа Варивода да насыпал бы нам в котелок горячего борща с мясом да гречневой кашки, другое дело было бы…

— Перестань, не раздражай! — облизывая сухие губы, перебил его кровельщик. — Чего захотел!.. Хоть бы шрапнели поесть, сухарика… Нужно, пожалуй, сходить к Михайлу Шевчуку в Петривку… Может, разживемся картошкой. Да, я обещал починить ему крышу… Но никак не вырвусь. С тобой возился и с клячей твоей.

— Ничего, теперь я уже человек. Вот только поправится моя конячка, тогда заживем, как у бога за пазухой… Будем ездить, она нас будет кормить…

Шмая удивленно пожал плечами:

— Вот чудак!.. Она будет нас кормить?.. Где же ты видел, чтобы лошадь человека кормила? Я вот до сих пор думал, что человек лошадь кормит…

— Язык у тебя без костей… Давай без шуток!.. Скоро поправится лошадка, и заживем мы припеваючи…

— Не говори гоп, пока не перескочишь. Мне кажется, что твоя кобылка скоро ноги протянет… Что ж, меньше хлопот будет…

— Типун тебе на язык! И что ты за человек, не пойму! Когда ты уже будешь разговаривать по-серьезному? Ей-богу, не встречал еще таких, хоть столько лет сижу на облучке и немало людей повидал на своем веку…. Весь мир плачет, стонет, а ты, разбойник, все шутишь и смеешься. Для тебя все трын-трава…

— Что ж, я не в ответе за то, что делает весь мир… Если б мир у меня спросил совета, как жить миру, я, может быть, кое-что и сказал бы… Но пока меня не спрашивают, я имею право жить, как мне нравится… — И, подумав немного, продолжал: — Знаешь, приятель, если бы ко всем нашим бедам и лишениям прибавилась еще меланхолия, нам бы оставалось лишь одно: петлю на шею — и конец… А человек и так очень мало живет на свете. И живет один раз. Уныние точит его душу, как червь яблоко. Вот и не надо допускать его к своей душе…

Хацкель смотрел на товарища широко открытыми глазами. «И черт тебя знает, разбойник, — думал он, — откуда у тебя такие мудрые слова берутся, если ты ни в каких гимназиях и семинариях не обучался?..»

Шмая пошел в дом, покопался там несколько минут и вернулся со своим взбухшим солдатским мешком. Здесь было все его имущество, с которым он теперь не расставался. Снова сел на завалинку и сосредоточенно начал искать бритву, которой давненько не пользовался. Надо было сбрить бороду, а то, в самом деле, зарос, как зверь.

Он вытащил помазок, бритву и натолкнулся на потертый конверт, в котором лежали пожелтевшие письма и фотография молодой черноглазой женщины.

Лицо Шмаи на миг осветила улыбка, но тут же исчезла. Он хотел было спрятать карточку, но Хацкель уже протягивал к ней руку:

— Не прячь. Дай-ка взгляну…

Рассмотрев фотографию, балагула почесал затылок и лукаво подмигнул:

— Да, что и говорить, хороша бабенка… Верно, солдатская любовь?.. Где-нибудь в походе подцепил душечку?

— Нет…

— А кто ж она? Расскажи!.. Думаешь, поверю, что ты три года с гаком на фронте был, весь мир прошел и остался ангелом божьим, девок не прижимал, в гречку не прыгал? Ни за что не поверю!..

— Эту женщину я в глаза не видел… Вот только на карточке…

— Рассказывай басни!.. — ухмыльнулся Хацкель. — Если б я в пути такую встретил, думаешь, прошел бы мимо?

— Да что ты ко мне привязался! — в конце концов рассердился Шмая. — Говорю же, что никогда ее в глаза не видел. Это жена моего фронтового друга, Корсунского… Вместе с ним в окопах лежали…

— Интересно!.. А как же его жена попала в твой ранец? Ох, разбойник, не хитри! Скажи правду…

Слова приятеля возмутили кровельщика.

— Не люблю, когда у человека мысли грязные!.. Нехорошо это, — проговорил Шмая, вырвав у него из рук карточку. Молча спрятал ее в солдатский ранец, развел в чашечке мыло и, намылив щеку, начал осторожно бриться.

Хацкель сосредоточенно следил за тем, как ловко Шмая скребет физиономию, и после долгой паузы сказал:

— Тоже нашел время прихорашиваться. Больше тебе, видно, думать не о чем!.. Ты это для бабенки, что на карточке, стараешься, а? — И, подмигнув, добавил: — Горячая, видать, бабенка, погулять бы с такой и теперь не помешало бы!.. И помирать не жалко!..